– А, по-моему, он на вас похож.
– Ты просто Никанора не видела.
– А есть фотография?
Анастасия Павловна покачала головой.
– Нет. Я сожгла все до одной. Но у них с Димкой не просто внешность одинаковая. Все – жесты, привычки, характер, в конце концов… Представляешь, каково это, каждый день видеть перед собой лицо человека, предавшего тебя. Это даже не пытка. А еще Ада. Она постоянна была рядом, утешала, успокаивала, помогала и, глядя на Диму, восторгалась тем, как он похож на отца. Я не настолько наивна, чтобы не видеть – мое унижение доставляло ей удовольствие, но не находила в себе сил порвать еще и с Адочкой, все-таки подруга, часть прошлого. А она словно мстила мне за что-то, мелко, глупо, но очень больно.
Да уж, понимаю, на своей шкуре почувствовала, как больно кусается Аделаида Викторовна, любому иезуиту по части пыток сто очков вперед даст. Именно от бывшей свекрови узнала, что Гошик начал встречаться с Лапочкой и даже сделал той предложение. И о том, какая это замечательная девушка, тонкая, образованная, хозяйственная, ведет здоровый образ жизни и за собой следит.
– И тогда я решила доказать всем, что сама чего-то стою. – Анастасия Павловна запнулась. И я, воспользовавшись паузой, наполнила бокалы. Ох, сдается мне, одной бутылкой вина сегодняшний вечер не обойдется.
– Дима с четырех лет занимался фигурным катанием. Моя задумка, Никанор не возражал, катание так катание, ему было все равно, мне же хотелось привлечь внимание. А потом… В общем, я подумала: если Димка станет чемпионом, тогда все они заткнутся, и Адочка, и коллектив разлюбимой школы номер семнадцать, и соседи. Все. И Никанор, когда узнает, пожалеет, что бросил нас. Теперь-то я понимаю, насколько была глупа и амбициозна. Я не видела ничего, кроме цели. Обстоятельства складывались удачно, хороший тренер, хорошие результаты… Но мне не нужно было хорошее, я хотела, чтобы мой сын стал лучшим. Знаете, как живут нормальные дети? Школа, дом, улица, друзья. У спортсменов круг сужается до двух составляющих: школа и тренировки. Точнее, тренировки, и если остается время, то школа. Ну еще режим. Мороженое нельзя, конфеты нельзя, бегать с друзьями нельзя, да и друзья постепенно исчезают, и самым близким другом становится тренер. Большинство привыкает. Но Дима… Дима сопротивлялся, терял коньки, грубил, опаздывал на тренировки, дошло до того, что я приводила его на лед сама и сдавала тренеру. В общем, вел себя как всякий нормальный ребенок, которого заставляют заниматься нелюбимым делом. Он смешной был… – Анастасия Павловна пригубила вино.
Не знаю, может, и смешной, не представляю себе Пыляева подростком. По-моему, он и для своего возраста чересчур взрослый и серьезный. Упрямый, это да, единственный человек, ради которого Дамиан готов был пойти на уступки, это Гошик.
– А однажды все переменилось, резко, точно у него в голове тумблер повернули. Не то чтобы Димка полюбил фигурное катание, но больше не отлынивал и на тренировках в полную силу работать начал. Ну и результаты, само собой, появились. Сначала городские соревнования, потом областные… Первый успех, первые медали. Новый тренер, новый уровень… Вершина была так близко. А перед общесоюзными соревнованиями Дима умудрился поскользнуться и, падая, расшиб колено. У меня истерика, у тренера шок, врач говорит, что вроде бы ничего серьезного, но рекомендует подождать недельки две. А соревнования через неделю. Тренер настаивает на участии, говорит, что подростки часто падают, ничего страшного, вся программа и десяти минут не займет, Дима – основной претендент на золотую медаль, после соревнований он устроит мальчика в правительственный санаторий… И я согласилась.
– Он упал?
– Да. До конца программы оставалось секунд тридцать, когда… Он выполнял какой-то сложный элемент, не помню уже… Он прыгнул, а приземляясь, упал. И я как-то сразу поняла, что на фигурном катании можно поставить крест. И тренер понял. Не было ни правительственного санатория, ни медали, ни славы… два года непрекращающегося кошмара. Из одной больницы в другую, из другой в третью, и каждый раз одно и то же: «о коньках забудьте, не знаем, сможет ли он ходить… очень серьезная травма… у нас таких лекарств нет… мы такие операции не делаем… мамаша, прекратите истерику, раньше думать надо было…». А как я могла прекратить истерику, когда на моих глазах из сына наркомана делали, два года на одних таблетках, лишь бы хоть немного приглушить боль. Я написала Никанору, просила о помощи, надеялась, он воспользуется старыми связями, устроит Диму в какую-нибудь больницу, а он лишь деньги присылал. Ни больше ни меньше, как всегда, одна и та же сумма. Помог Алексей, муж Адочки, он был неплохим человеком, да и карьеру к этому времени сделал, связи кое-какие появились… Благодаря ему Димке сделали операцию, потом еще одну, и еще… Потом был период восстановления, в той же больнице, визиты запрещены, поскольку заведение закрытое, а Дима уже взрослый, как мне сказали. Иногда удавалось договориться с врачом или медсестрой, и меня проводили через черный ход. Странные это были встречи, он молчит, я молчу, помолчим полчасика вместе и расходимся. Эти все больницы, врачи, процедуры, они окончательно его изуродовали, он словно выгорел изнутри. Единственный человек, к которому Дима привязан, – это тетя Роза. Ну, и еще Георгий, хотя, если честно, как человек он мне не слишком нравится. Подловатый. Вы не обиделись?
– Да нет. – Скорее наоборот, очень точное определение. Подловатый. Слабый и трусливый, как я раньше не замечала этого? А Пыляев? И это я плакала, считала себя несчастной и страдала над загубленной жизнью? Стыдно, Мария Петровна, стыдно.
– С Жоркой они с детства вместе, а вот тетя приехала, когда несчастье случилось. Она мне здорово помогла, и теперь помогает, хоть ругается постоянно. Да и Димку она любит, не то что я. За тетю Розу! – И мы выпили. И за тетю Розу, и за нас с Анастасией Павловной, и за дружбу, и еще за что-то… Кажется, после вина была текила, после текилы снова вино, а потом я ничего не помню.
Нет, вру, помню, что невыносимо жалко было и Димку, и Анастасию Павловну, запутавшуюся в собственной жизни, и заодно себя.
Мамочка
Действовать нужно было очень, очень быстро, вчера вечером Жоржу звонили. Угрожали. Мальчик не произнес ни слова, но разве любящей матери нужны слова? Достаточно одного взгляда, чтобы понять, как тяжело приходится Георгию. А проклятая стерва, затеявшая аферу, как назло, умерла. Аделаида Викторовна металась по квартире, будто птица в клетке. Одна часть ее души порывалась немедленно позвонить в милицию и поведать все, и разум подсказывал, что это будет наилучшим выходом, но другая половина протестовала. Если она расскажет, тогда Жоржа посадят! Ее нежный, хрупкий мальчик не вынесет тягот заключения, и еще не факт, что там, за решеткой, он будет в безопасности. Нет, идею с милицией Аделаида Викторовна решительно отвергла.
Ах, как же было бы замечательно, если бы тот сумасшедший, о котором рассказал Георгий, устранил бы Машу, но рассчитывать на такую удачу глупо. Адочка и так потеряла слишком много времени, потакая собственным страхам. Марию нужно нейтрализовать, и чем скорее, тем лучше. Если Аделаида Викторовна все правильно рассчитала, то Георгий будет свободен. Итак, для начала следует унять дрожь в руках. В конце концов, жизнь Жоржа несопоставимо важнее, чем существование этой девки. Кому она нужна?
