Однако утром Георгий разговаривать отказался, он жаловался на головную боль, хлебал кофе и дышал в лицо Адочке перегаром.
– Мама, что мне делать? – Ну наконец-то в его голове достаточно прояснилось, чтобы поговорить о деле.
– Думать.
– Мама, все серьезно! Ты не представляешь, насколько серьезно! Меня убьют! Найдут и… – Жорж чиркнул воображаемым ножом по худому горлу. Боже мой, как же он жалок, под глазами мешки, усы поникли, руки дрожат, как у заядлого алкоголика.
– А чем ты думал, когда шел на поводу ЭТОЙ ДЕВКИ! Головой?!
– И ты, мама… – Георгий съежился. – Вчера Демка отказался помогать, а сегодня ты…
– Что? – Аделаида Викторовна подпрыгнула на стуле. – Только не говори, что проболтался!
– Я хотел… Если бы Демка пошел в милицию и рассказал про алмазы… Будто это он, а я ничего не знал… У меня появился бы шанс уехать…
– Какой шанс?! Господи, мой сын – идиот! Неужели ты и в самом деле полагал, что твой дружок вот просто так возьмет да пойдет под суд? Повесит на себя все твои грехи?! Контрабанда – это не шашни за Машкиной спиной!
– Ты знала?
– Ваш спектакль мог обмануть лишь такую дуру, как твоя бывшая жена. В отличие от тебя у Димки мозги работают. Если он и пойдет в милицию, то лишь за тем, чтобы тебя, идиота, сдать! – Аделаида Викторовна сделала глубокий вдох и мысленно досчитала до десяти. Во-первых, нужно успокоиться и взять себя в руки, все еще можно исправить, просто нужно действовать быстро. Во-вторых, следует узнать, что еще Жорж успел наворотить.
– Он хочет рассказать все Машке, – пожаловался Георгий.
– Пусть рассказывает. Мария – это ерунда, главное, чтобы Дамиан не поделился информацией еще с кем-нибудь.
– Мам, я не хочу умирать! – Склонившись над пустой кружкой, Жорж зарыдал, совершенно по-детски, как много лет назад, когда он прибегал домой, чтобы пожаловаться на учителей или одноклассников, которые не упускали случая поиздеваться над бедняжкой.
– Не надо, милый, не плачь, мамочка все устроит! Конечно, не следовало вводить в курс дела Дамиана, это глупо…
– Почему?
– Потому, что любая дружба имеет свои пределы – это раз, и его признание ничего бы не изменило – это два. Ты ведь не от милиции убежать хочешь, милиция нам пока не угрожает, а тех людей, которых обокрала Элла, так просто не проведешь, они не станут отвлекаться на Дамиана, если только… – Аделаида Викторовна вовремя замолчала: чем меньше Жорж знает, тем спокойнее. Он чересчур чувствителен, чтобы можно было рассказать о плане, пусть лучше думает, что у нее сохранились старые связи.
– Что, мама?
– Ничего, милый, все будет хорошо… Сколько у нас есть времени?
– Неделя.
– Хватит. Главное, ничего больше не предпринимай, понятно?
– Но как тогда…
– У меня есть знакомый… Думаю, он не откажется помочь одному молодому человеку, которого обманом втянули в нехорошее дело…
Пигалица
До пыляевской квартиры я так и не доехала – Дамиан сидел на подоконнике между вторым и третьим этажом и дремал.
– Эй, – я потрясла его за плечо, – день на дворе.
– А? – Он вздрогнул. – Я сейчас…
– Конечно, сейчас. Просыпайся. – Не думаю, что на подоконнике удобно спать, он у нас узкий, да и ветер со всех щелей свищет, на улице-то конец марта.
– Машка, ты?
– Я. – Ага, сейчас он скажет, будто кого другого ждал. – Вставай.
– Подъезд общий, – пробурчал Пыляев, – я отсюда не уйду.
– Как знаешь, просто я подумала, что в квартире удобнее будет. И теплее.
– А…
– Бе. Пошли.
– Больше не сердишься?
– Лучше не спрашивай, пошли, пока не передумала.
Он неловко спрыгнул с подоконника и поморщился.
– Болит?
– Пройдет. Тебе тут цветы приносили… – Он протянул букет замученных астр, больше напоминающих мягкие цветные тряпочки, чем цветы.
– И давно ты здесь сидишь?
Пыляев пожал плечами, ясно, не скажет, следовательно, давно. Упрямый, так, кажется, охарактеризовала сынка Анастасия Павловна, что ж, не могу не согласиться. В квартире Димка скинул дубленку и остался в светлом свитере и джинсах. А где же костюм и брюки со стрелочками?
– Как ты себя чувствуешь? – Он сел на противоположном конце стола, подальше от меня. Интересно, специально или просто получилось? Наверное, специально.
– Нормально. А ты?
– И я нормально. – Детская какая-то болтовня. – А ты куда собралась?
– К тебе. Я звонила, но ты трубку не брал…
– Телефон где-то посеял.
– Бывает. – И снова молчание. Пьем чай, я задумчиво грызу сухарь и срочно пытаюсь найти тему для разговора. Как назло, ничего в голову не приходит.
– Дима, а что от тебя Гошка хотел?
– Да так…
– Я серьезно.
Он не ответил, ладно, придется пускать в ход тяжелую артиллерию, некрасиво, конечно, но другого выхода я не вижу.
– Дима, или ты рассказываешь, в какую авантюру он тебя на этот раз втягивает, или до свидания.
– Маша!
– Я сказала. Либо говоришь, либо дверь вон там.
И Пыляев сдался:
– Я обнаружил, что Гера взял деньги под залог фирмы, потребовал объяснений, а он… Он в одну нехорошую историю влип, и деньги ему срочно нужны были…
– Много?
– Пятьдесят тысяч.
– Рублей?
Он молча покачал головой. Значит, не рублей, долларов. Пятьдесят тысяч долларов, я попыталась представить такую кучу денег и не сумела – не хватило воображения. А Пыляев что, неужели дал? И откуда у него такая сумма? Или это не мое дело? Наверное, не мое.
– Еще он хотел, чтобы я пошел в милицию.
Димка по-своему расценил мое молчание. Пускай, чем больше он скажет сейчас, тем меньше неприятных сюрпризов ожидает меня в будущем.
– Похвально, и зачем?
– Чтобы признаться в контрабанде.
– Алмазов?
– А ты откуда знаешь?
Ну, хоть что-то его проняло, а то сидит невозмутимый, будто вождь краснокожих.
– Знаю.
– Маша, сейчас не время для шуток!
– А я и не шучу. Значит, Гошка хотел, чтобы ты в очередной раз его грехи на себя взял?
– Я закурю?
– Кури. А я и не знала, что ты куришь.
– Иногда. Вчера вот. И сегодня. – Как я заметила, в пачке осталось не больше половины, для некурящего человека это много. Выходит, и у Хромого Дьявола нервы не стальные.
