Носки, ботинки, куртка. Дверь. Ручка кривая и с царапиной. Замок выплевывает ключ, и тот норовит резануть тупой кромкой по коже. Электрический свет и грязный коридор, уходящий в никуда, но перекрытый окном. Говорят, что в прошлом году кто-то из него шагнул, не то по пьяни, не то не выдержав крушения надежд. Врут.
– И они его найдут! – всхлипнула Маняшка, которая зачем-то притворялась чужой женщиной с мертвым именем Надежда.
– Ты же этого хотела.
Холодный ветер пощечинами приводит в чувство. С тобой играют, идиот. А и плевать.
Случайное такси как корабль, причаливший к необитаемому острову. Сонный шофер в шапке, надвинутой по самые брови. Приглашающий жест и торг на пальцах.
– Я... я хотела. И хочу. Нет, не понимаю. Ты появился, и все кувырком. Еще раньше я бы смогла. И счастлива была бы, а теперь... спаси его.
– Кого?
– Влада.
– Любишь?
– Нет. Но ты спаси. Ради меня. Ради той, которая была.
За бортом автомобиля реки улиц, случайные огни витрин и силуэты деревьев. Протянутые к небу руки молят о весне и о надежде. Не той, которая ждет Димку, но той, что настоящая.
Дом. Подъезд. Консьержки взгляд, случайная мысль – вот сейчас откроет журнал и занесет туда Димкин ночной визит в графу «преступления». А потом, после Димкиной смерти, журнал окажется на небе и придется отвечать по каждому пункту.
Надька встречала на пороге, заплаканная и растрепанная, слегка пьяная и все еще чужая.
– Пришел? Я не надеялась. Поцелуй. Просто поцелуй, ты же всегда хотел, но никогда не решался. Почему? Скажи, ты драться решался, а целовать нет? Если бы сумел, как знать...
Порог-граница, и за ним безграничность чужого мира, от которого нужно убежать, иначе будет поздно. А поздно – это почти никогда.
Руки на плечах, губы у щеки. Горячо и даже жарко. Испепелит. Остановиться и сбежать?
– Нет, не оставляй... хотя бы сейчас не оставляй меня. Это не я ушла, это ты бросил. Очень страшно быть брошенной, ты же знаешь.
Димка знает. Перед глазами списком бесконечным бегут прегрешения, бывшие и будущие. Отвечать придется. И за эту ночь прежде всего. За предательство.
Кого? Когда?
Раньше и теперь снова. И права Маняшка, это он сбежал. Не решился. Не сумел.
– Я тебя не люблю, – шепчет она, пытаясь ухватить губами мочку уха. – Ты не думай, не воображай...
– Не воображаю.
– Не люблю.
– Неважно.
Ложь, и оба знают. В окна луна уставилась. Наблюдает. Пишет. Будет сплетничать с подругой-консьержкой, но... это тоже ничего не значит.
– Ты ведь не уйдешь? – хватается за руки, хватая губами воздух. – Ты не уходи... пожалуйста...
– Конечно.
Окна дома ее были темны. И человек сделал еще один шаг – крошечный совсем, – уперся руками в забор и почти лег на него, шаткий. Тишина. Вернулась? Сбежала? И если да, то как теперь искать?
Никак. Все в руце Господа, и Он, всемогущий, однажды приведши ее в руки судии, сделает это вновь.
В мире не бывает случайностей, человек это понял однажды.
Дорога. Перекресток. Трехглазый светофор и блеклая зебра на асфальте. Машины ползут муравьиной шеренгой. Он на балконе. Смотрит. Прячется за рыжими коронами бархатцев, наблюдая за ней. Считает.
Когда досчитает до тысячи, дверь в квартиру откроется и ее визгливый голос убьет тишину. Ему не хочется, он нарочно растягивает секунды, пытаясь отложить неприятное мгновение, а сам смотрит.
Вот лоток с мороженым. Стоит. Выбирает. Считает купюры в кошельке. Ей хватит на любое, но она слишком жадна, чтобы потакать собственным желаниям. Тычет пальцем. Придирчиво перебирает брикетики и наконец отходит. В одной руке кошелек, в другой – мороженое. Портфель под мышкой, выскальзывает, но она упрямо давит на дерматиновый бок локтем.
Перекресток. Зеленый взгляд мигает, но она выходит. Пытается есть мороженое и деньги складывать. А портфель вот-вот выскользнет.
На бархатцы садится пчела, желто-черная, как георгиевская лента. Жужжит. Он отворачивается, пытаясь отогнать насекомое, и пропускает момент смерти. Визг. Крик, который подхватывают. Вой сирен. Тельце на дороге, такое маленькое и смешное... непонимание случившегося.
Похороны. Могила. Все равно непонимание.
Тишина в доме, которая не боится шепота. Слова: роковая случайность. И собственная робкая догадка – случайностей не бывает. На самом деле это он не хотел, чтобы она вернулась домой. Он растягивал время. Он победил.
Он еще не знал, что эта смерть стала знамением.
А окна горели в соседнем доме. К тому, который жил в нем, у человека тоже были счеты, но месть – удел низких духом. Он не мститель. Он судия. И каждому воздаст по делам его.
Лишь бы Алена вернулась. Кажется, ее час настал.
Милиция ушла за полночь, оставив смутные надежды и следы на полу. Танька принялась за уборку, и Алена стала помогать ей. Работали молча, упорно, пытаясь действиями сгладить неловкость ситуации.
– Этот твой, – наконец нарушила молчание Татьяна. – Он богатый. И думает, что самый умный. Про Мишку спрашивал. Зачем ему?
– Друзья были, – соврала Алена, собирая в совок рисовые россыпи. – В детстве. А потом вдруг...
– Он подозревает, что Мишка – псих. Я тоже так думала, когда он ушел, и... поняла, что мне все равно. Что даже если псих, то все равно люблю. Я бы алиби сделала, сказала все, что попросил бы. Страшно, правда? А как иначе?
В ее глазах вновь вспыхивает пламя, смотреть на которое Алене страшно.
– Ты мне подруга, но... он – другое. Думала, что другое. А он квартиру... и меня... и не хочу! Ненавижу! Пусть катится к своей! И ты катись! Убирайся к чертям собачьим, помогать она мне пришла. Не нужна мне ничья помощь. Я сама... сама... что смотришь? Вон пошла!
Обломок вазы полетел в Алену и, промахнувшись, брызнул от стены фарфоровой искрой.
– Вон! Ненавижу!
Алена выскочила на лестницу и дверь захлопнула, прислонилась, переводя дыхание. Танька ненавидит? Неправда. У Таньки просто стресс, такое не каждый выдержит. Будет завтра, и будут перемены. И все наладится чудесным образом.
Сжав в руке бабкин амулет – камушки впились в ладонь, – Алена загадала, чтобы все закончилось хорошо. Пусть Танька простит Мишку, а Мишка вернется к Таньке. Пусть Влад помирится со своей Наденькой и найдет потерянную память. Пусть тот, кто охотится за Аленой, поймет, что она – не ведьма. Изнутри точно теплом полыхнуло, пробежало по пальцам.
Конечно, все будет именно так и не иначе.
Из подъезда Алена выходила успокоившаяся и почти счастливая. Некоторое время она стояла, не зная, куда пойти, а потом направилась к дому.
