И конверт, терпеливо ждавший ее в ящике, совсем не испугал. Сначала Алена твердо решила, что выкинет его, но после передумала. Открыв ножом, вытряхнула на ладонь бумажку – все та же прозрачность и хрупкость, а оттиски букв как жилки на стрекозиных крыльях.
Слова прочитались не сразу.
«Время пришло».
Поднял с постели звонок. Дребезжал, дребезжал, вбиваясь в сон кастрюльной латунью, пока Алена совсем из сна не выпала. И не исчез, стал назойливее, громче.
Алена, накинув халат, поползла открывать. И совсем не удивилась, увидев на пороге Мишку.
– Привет, – зевнула она и только теперь заметила высокую черноволосую девицу в лисьей шубке. – И тебе привет.
Девица хмыкнула, а Мишка спросил:
– Войти можно? Разговор есть.
В прихожей стало тесно, а на кухне – неудобно. Чужие взгляды – особенно смоляной, девичий – сковывали движения, заставляя прочувствовать и беспорядок – запустила квартиру, и собственный не слишком презентабельный вид.
– Это Вася, – представил спутницу Михаил. И девушка сиплым голосом поправила:
– Василиса. Извините. Закройте окно. Ангина.
Алена не извинила, но форточку захлопнула, с раздражением подумав, что эти двое ну совсем не те гости, которым она бы обрадовалась. У девицы длинное лицо с острым подбородком и глазами рыбы-телескопа. Губы тоже рыбьи, жесткие, и серьга в них как крючок, с которого Василиса когда-то сорвалась.
И на нее Мишка Татьяну променял?
Девица взяла кружку, плеснула теплой воды из чайника и, прополоскав горло, сплюнула в раковину.
– Вась, прекрати. Алена, что там случилось? – Мишка не стал садиться, мялся на пороге, видно, совесть покоя не давала. – Танька звонила. Орала.
– Дура, – буркнула Василиса.
– Ее ограбили. Вынесли из квартиры все, что можно было. Она думает, что это ты.
Мишка не удивился, головой качнул – китайский болванчик в тулупе – и ответил:
– Не я. Мы с Васей целый день. Она подтвердит.
С Васей, значит. Обнимал-целовал, трогал серьгу-крючок в губе, шептал на ушко ласковые признания в любви и обещания, что разведется.
– Сволочь ты, – не выдержала Алена. – И... и уходите отсюда!
Василиса снова потянулась к чайнику.
– Алена, послушай, ну все не так, как тебе кажется. Я Таньке объяснить пытался, а она в крик. Может, тебя послушает? Я же люблю ее.
– Дурак.
– Вася! Просто... просто так получилось, что я Васю нашел. Нет, наоборот, она меня нашла. Представляешь, подошла как-то на улице и сказала...
Что она могла сказать, хладнокровная, рыбьеглазая? Привет, давно мечтала влюбиться в такого, как ты? Истинный принц для железной принцессы? Пойдем со мной, я покажу тебе, что значит настоящая страсть?
Противно.
– Он мой брат, – сказала Василиса, кидая кружку в мойку. – Он мой единокровный брат. И должен был меня найти. А он...
Мишка выглядит виноватым. Голова в плечи, уши красные, взгляд мечется по кухне.
– Найти и помочь отомстить.
Василиса садится на табурет. Колени в стороны, пальцы впиваются в край, а спина выгибается дугою.
– Ненавижу ведьм. Это из-за них все случилось. Из-за нее. Мы жили. Нормально вроде, правда, Мишка? Семья как семья. Я помню, папа конфеты покупал. Шоколадные. А потом взял и ушел. Приворожила, падла. Не сама, нет... твоя бабка помогла. Что выпучилась? Я помню. Я меньше Мишки была, но все распрекрасно помню. И тварь эту старую, к которой полдеревни ездило. Вязино от Шильцев недалеко. Через поле, через лес... было бы желание. Это из-за вас папочка к другой ушел. Да, да. И не отворачивайся. Я помню этот амулетик. Его сначала та тварюга носила, не снимая. А потом взял и исчез. Верно, им с бабкой твоей расплатилась, да? Обменяла счастье на деньги.
Неправда! Амулет на груди прилип к коже, грелся, словно прожечь пытаясь.
– Папочка про нас забыл. Я пришла к нему, я плакала, чтобы вернулся. Плохо без папочки. А он сказал: уходи. Прогнал. Меня прогнал! – она до сих пор удивлялась этому факту. – И мама к нему тоже ходила, просила. А он ей: лучше бы вас не было.
И их не стало. Смерть в огне и смерть на веревке, запоздалое раскаяние, которому никогда не стать искуплением.
– Тогда я решила сбежать из дому. Чтобы меня не было. Просто не было, понимаешь? Как если бы никогда на свет не появлялась.
– Она сбежала в ту ночь, когда мама подожгла дом, – подхватил рассказ Мишка. – Поэтому решили, что она тоже умерла. Не искали. Не знаю почему, ведь должны были! Я справки наводил, потом, уже когда взрослый стал, когда разрешили.
Ошибка? Случай? Злая воля, перекинувшая Василису-живую в ряды погибших? Спустя годы сложно найти виноватого, но факт остается фактом: ее посчитали мертвой.
– Я попала в детдом. Там погано. Вот Мишка знает. И я знаю. Тебе, чистенькой, не понять, каково там. Я еще молчала. Я ж упрямая. И боялась, что вернут мамке-папке... знала бы... узнала, уже потом, позже.
– Чего вы хотите от меня? – Алена запахнула полы халата и поежилась. На собственной кухне вдруг стало очень холодно и неуютно. Это из-за поздних гостей, которые пришли незваными, принесли давнишнюю беду и явно хотят помощи. Алене же помогать нечем. Ей бы со своими бедами справиться.
– Я знаю, кто за тобой охотится, – сказал Мишка.
– И мы хотим его поймать, – добавила Василиса. – А ты нам поможешь.
Возразить Алена не успела. Рыбоглазая вскочила, оказавшись вдруг близко-близко. Одна рука легла на плечо, а другая коснулась шеи.
Не рука. Игла. Тонкая, и больно.
– Вася!
Оттолкнуть. Убежать. На помощь. Кого? Кого-нибудь и как-нибудь... что от нее хотят? Она не знает. Она потерялась, как когда-то в лесу. Все большое, а она маленькая.
Съешь меня.
Выпей меня.
Хочешь узнать правду? Спрашивай. Но губы онемели, и пол с полосатым половиком прыгнул навстречу, обнимая Алену желто-синими руками. Легко лежать. И голоса сверху...
– Не нервничай, к утру прочухается достаточно, чтобы ехать. А там кое-что полегче попробуем. Лучше принеси мой чемодан.
Чемодан-чемодан-чемоданище. Кожаная пасть и галстуки-языки. Щелкает зубами, вещи жрет. И Алену сожрет. Она же теперь маленькая. А все такое странное-смешное. Брюнетка с крючком в губе склонилась, светит в глаза. Трогает веки и губы. Шарит по шее.
Цепочку дернула.
Отдай! Это не твое! Это бабушкино!
Алену не слышат. Ее переворачивают, поднимают, несут.
– Вась, ну мы же договаривались... ты же обещала... она нормальная, поняла бы... помогла... а теперь что? Она ж на нас потом заяву накатает. И Танька...
