– Я думал, что та, прошлая, будет дамой. Я ошибся. У тебя ведь случалось ошибаться? – Антошка прижался щекой к уху. Его дыхание несло легкий аромат яблок, его губы касались кожи. Его голос парализовывал.
– Случалось.
Она ошиблась, когда связалась с ними. Как это было? Когда?
Тысячу тысяч лет тому.
– Эй, девушка, а можно чутка быстрей? Мы спешим! – черноглазый и черноволосый Ильюха – тогда она не знала его имени, как и имен прочих, – свистнул, и девчонка с восточным разрезом глаз, слишком молоденькая даже для местных шлюх, захихикала. Третий, до того сидевший тихо, поднял голову и полоснул безумным взглядом, от которого у Вареньки едва поднос из рук не выпал.
Но не выпал. А тип снова уткнулся в пустой лист меню, которое он читал вслух.
– Девушка, не обращайте внимания, – сказал четвертый, сидевший с краю. – Мой брат слегка странен. Это нормально для художника. Но мы и вправду спешим.
Варенька попалась на его вежливость и улыбку, как рыба на крючок.
Вареньке показалось, что вот он – волшебный шанс. Орешек для Золушки. Стоит лишь постараться…
Она старалась.
Она много сделала. Сначала в кафе. Потом на заднем дворе в ставшем на вечную стоянку фургончике. Потом в другом фургончике, который угнали тут же… она словно сошла с ума.
Из-за монеты.
Доллар в руках того-кому-нельзя-перечить. Вежливое предложение:
– Возьмите.
Прикосновение. Ожог. Холод. Жизнь кувырком и жажда чего-то, пока не ясно чего. Выяснила на первом же деле. И тогда же оценила талант Антошки.
– Все закончилось. Отпусти, – Варенька рванулась, стряхивая воспоминания.
– Нет.
Антошка не собирался отпускать. Толкнул к стене. Прижал. Навалился всем телом, сопя на ухо. Спокойно. Потерпеть, у него это быстро проходит, а перечить опасно.
– Никогда. Это никогда не закончится. Слышишь?
Слышит. Только ты не прав, маленький безумец. Закончится, и уже скоро. Варенька выбрала правильный путь: счастливый доллар всегда давал верные подсказки.
Сейчас монета кувыркнулась в мыслях. Вздох-орел, выдох-решка. Зубы, оставившие отпечаток на шее – аверс. И с другой стороны, симметрии ради – реверс.
Результат?
– Послушай, Антош, – Варенька все-таки вывернулась. После секса урод слабел и становился еще более тупым. – Подумай, если ты ее не убивал и я тоже не убивала, а ты же веришь, что я не убивала?
Кивок.
– Если это не мы, то кто?
Пожатие плечами. Рассеянный взгляд. Желание отвесить пощечину. Соберись же ты!
– Кто еще знал, что она здесь?
– О-он? Он. Да?
– Да, милый. Он. Он хочет нас стравить. Тебя и меня. Разве это правильно? – Нежно по щеке, стереть с губ капельку крови – прокусил, болезный. Подняться на цыпочки и поцеловать. – Он хочет, чтобы ты меня убил. Или я тебя. А он убьет оставшегося.
– Зачем?
– Затем, чтобы остаться одному. Садись.
Сел на корточки у бурой лужи, отмахнулся от мух и спросил:
– Тогда получается, что и Олежку он убил?
– Именно!
Неужели этот идиот хотя бы раз в жизни подумать способен?
– Он нас боится. А еще жадный. И когда Олег решил сбежать, то он воспользовался ситуацией. Это же просто, понимаешь? Убить Олега, украсть деньги, а нас заставить искать! Подумай, если бы я была причастна, неужели я стала бы рисковать, оставаясь?
Антошка с каждым словом темнел.
– Но мы ведь не поддадимся? Мы же вдвоем. Давно вдвоем. И справимся со всем. С ним тоже.
– А если ты ошибаешься?
– Нет, Антошенька, не ошибаюсь, – Варенька присела рядом и накрыла руками широкие Антошкины ладони. Такие бы трактористу, а не живописцу. – Вспомни. Сначала он убил Ильюху. Сам дострелил.
– Он раненый был…
– Но ведь живой. А я не врач. И ты не врач. И никто не врач. Семен тоже был раненый, но выжил. Вдруг бы и с Ильюхой также? Потом эта история с Веркой. Следующий Олег. А там уже и мы с тобой…
Теперь он думал очень долго, а когда Варенька почти потеряла терпение, сказал:
– Его надо убить.
В Антошкиной мастерской пришлось остаться на ночь. Варенька считала минуты и трещины на потолке. Потом цветы на обоях в углу. Потом мух на недописанной картине. Потом, наконец, от нее отстали и позволили уйти в ванную.
Рыжее корыто с вечно протекающим краном. Скользкая от плесени плитка и нарядное дамское зеркальце, свисающее с потолка на золотистом шнуре. Горячая вода. Минута забыться…
– Не утопи ее! – одернул тот-кого-нельзя-ослушаться Антошку. – Еще нужна.
Женщина брыкалась. Ноги молотили в воздухе, руки вцепились в бортики, пытаясь вытянуть жирное тело. Разъелась. Еле-еле влезла. И смотреть противно.
– Не смотри, – шепнула Верка. – Это надолго. Пойдем.
Но Варенька еще стояла, смотрела, запоминала. И пыталась понять, когда же появится отвращение. Она ведь раньше не видела, чтобы человека убивали.
– Пойдем. Туда. – Верка не отставала. – Тут скучно. Как всегда.
Потом Варенька убедится, что эта черноволосая-черноглазая права. Скучно стало быстро.
– Бери, – Верка протянула золотую цепочку. – И ищи. Потом ему отдашь. Ему все надо отдавать. И обо всем рассказывать. Иначе будет больно.
Варенька сунула цепочку в карман. Позже к ней добавились серьги, пара перстней и пачка долларов, обнаруженная среди книг. Потом, когда толстуха в ванне затихла, захлебнувшись ржавою водой, подняли больше. Тут работал тот-кого-нельзя-ослушаться. Он шел по следу денег, как Антошка по следу крови. И пачки, завернутые в тугой полиэтилен, перехваченные черными резинками, просто скрученные валиком либо же смятые, сыпались в пакет.
Антошка взял резной подсвечник, дешевенький, но ему понравилось.
– Вечно хватает какую-то ерунду, – шепотом поделилась Верка. И предупредила: – Держись от него подальше. Полный псих.
Полный. И это хорошо. Психами легче управлять, главное – подход.
Антошка сидел на полу перед ванной. Голый. Завернулся в грязную простыню, словно в тогу, выставил ноги поперек коридора, а подбородок рукой подпер.
– Что? – Варенька присела рядом, обняла за плечи. – Сон плохой?
– Ты не права.
– В чем?
– Он не мог так с нами. Он о нас заботился.
Заботился? Собрал стаю, кинул на амбразуры, себя страхуя. Таскал их руками каштаны из огня, а как не нужны стали, зачищать принялся. Нет, не сразу – он терпеливый, – но Вареньку не проведешь. Уж в ней-то благодарности не было.
