И понимание это убило страх.
– Тебе просто надоело ждать, когда тебе дадут твою долю. Или ты понял, что ее не дадут никогда, а стоит дернуться – прибьют. И ты решил действовать.
– Не я решил, – поправил Антошка. – Они решили. Варенька – избавиться от Олега. Олег – избавиться от Вареньки. А старый хрыч – от всех нас разом. Мне осталось лишь ударить и отойти в сторону. Они считали меня полудурком. Варька прятала свои секретики, фетишистка ненормальная, Олежка баб водил, пока не появилась одна, которую не привел… тогда-то я понял, что скоро начнется. Но ты говори. Нам интересно. Нам ведь интересно?
Марина медленно кивнула. Истеричка! Дура психованная, которая сама не понимает, во что влипла! Но молчать нельзя. Говорить. Тянуть время. Вдруг да Сергей успеет…
– Ты убил Олега. Забрал деньги. И дал остальным разбираться между собой. Думаю, время от времени ты корректировал их действия.
– Кор-р-ректировал… красиво звучит. И точно. Но деньги я не брал. Зачем мне деньги? Я свободы хотел от них всех, чтоб как Клайд… А карточку банковскую Варька прихватила с самого начала. И монету тоже. Но монету я подменил. Там, в мастерской. Она думала, что мне интересно с ней спать, а я хотел получить свою монету. И Пантелею подсказать, где искать виноватую… Все было рассчитано, но тут ты появился. Мелочь вроде, но мелочь к мелочи и…
Мелочь к мелочи. В мелочах Бог, поэтому его никто не замечает.
– Пришлось все менять. Умереть вот, чтоб отвадить от норы. Сгореть. Варька удивилась бы, узнав, что на нее и это дело повесили. Варька не собиралась меня убивать, во всяком случае в тот раз. Она просто ушла. А мастерская просто загорелась. А тот урод давно меня доставал, вот я его и… картин жалко. Но я новые напишу. С Мариной.
Зрачок дула медленно поднимается от колена, на миг замирает, нацелившись на пах, и вихляет в сторону. Возвращается. Смотрит в живот.
Говорят, если в живот, то больно…
Выше. В грудь, чуть левее, чтобы точно в сердце.
– Варька думала, что главное – это карточка и деньги на ней. Берегла. И я честно оставил ей ее драгоценную карточку, положил рядышком. И вот как ты думаешь, ее сломали или выкинули? Или кто-то припрятал, чтобы через месяцок-другой снять наличку? Он рассчитывает на сотню-другую рубликов, а получит… много получит. И сто пудов решит, что ему сказочно повезло. И будет в чем-то прав. Деньги – ничто. Везение – вот что важно.
На второй руке блеснула монета:
– Орел? Решка?
– А на что играем?
– На шанс. Я знаю, куда стрелять, – поясняет Антошка, хотя его пояснения не нужны. – Но стрелять скучно. Стреляться веселее.
Шанс… орел-решка, аверс-реверс, игра, которая не надоедает, но правды в ней нет.
– Ну так что?
Подпрыгнув на ладони, монета легла. Как – не разглядеть.
– Орел, – сказал Семен наугад. И по радостной улыбке Антошки понял – угадал.
– Ну что, везунчик, пойдем?
Сердце ухает, проглатывая нежданную отсрочку. Радоваться ей? У надежды горький вкус. И где Серега? А если Агнешка его не нашла? И если он отмахнулся от Агнешки. И… и самому звонить надо было, Семен Семенов. Так нет же, погеройствовать захотелось, лавровых венков в жизни не хватало. Будут теперь венки. С черными ленточками и готическим шрифтом: «От друзей…»
Вышли в коридор. Потом налево и направо, очутившись в пустом зале. Актовый? Бальный? Огромные окна и пустые стены. Кое-где поблескивают осколки зеркал. Под потолком знакомо курлычут голуби, под ногами скрипит древний пол.
– Двадцать метров. Значит, если от середины, то по десять будет. Марин, где тут середина? Поставь ведро.
Ржавое и выгрызенное ржавчиной в кружево, ведро слабо звякнуло и против ожидания не рассыпалось.
Антошка, обойдя кругом, выбрал направление и приказал:
– К стене иди.
Семен пошел, считая шаги. На двенадцатом уперся в стену, в зеркальный зуб, который плеснул в глаза светом, заставил жмуриться.
– Стреляемся на счет «три»!
Стреляемся? А пистолет как же? Какая дуэль без пистолета.
– Марина, дай ему.
Молча подала, стараясь не коснуться руки. Отошла к стене. Села, кажется. Заплакала. Чего уж теперь. Теперь плакать поздно.
На счет «три». Раз-два-три… вечный ритм вальса. Семен – плохой танцор. И спортсмен никудышный. Недотягивает. Недобирает. Из-за характера.
– Раз…
Характер ни при чем. Трус и мямля. А это диагноз. И нечего искать себе оправданий.
– Два.
Хоть раз в жизни… но в человека стрелять…
В безумца и психа.
В убийцу.
В того, кто выстрелит раньше.
– Тр…
Семен обернулся и, не целясь, нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Залопотали голуби, захлопали крыльями, заглушая женский крик…
В этом храме было жарко от свечей. Горячий воздух поднимался к куполам, оседая на лицах святых угодников мягкой копотью да росой. И казалось – плачут они.
Тяжелой позолотой сияли оклады. И воронья стая старух, сгрудившись у алтаря, следила за сокровищами. Внимательные взгляды их ощупывали, обыскивали, норовя заползти в душу.
И когда свечка все-таки стала на место, Агнешка попятилась.
– Идем отсюда, – шепнула она Семену, хотя на самом деле хотелось не уйти – убежать.
– Идем, – согласился он.
Снаружи церковь была бела и светла, манила витражами окон, полыхала в полуденном мареве металлом крестов. Бухнул колокол, и эхо покатилось по пропыленным небесам.
– Зачем ты сюда ходишь? – Агнешка скинула платок и, скомкав, сунула в сумку.
– Я человека убил.
– Не человека и не убил. Только ранил.
– Смертельно, а значит, убил, – как всегда, в этом разговоре он отводил взгляд и оттого казался виноватым, хотя Агнешка тысячу и один раз говорила ему, что никакой вины нету.
– Думаешь, Бог простит?
– Бог – не знаю. Мне бы с собой разобраться и вообще…
Вообще все уже разобрались.
Антошка, что умер прямо там, в зале, и от этого стало тошно, будто убили ее, Агнешку.
Сергей, который «уладил вопрос», и дело закрыли так быстро, что Агнешка удивилась.
Марина, попавшая в больницу, но уже вышедшая. Вроде бы она замуж собралась, за врача…
– Монета, – сказал вдруг Семен, глядя на тени. – У него была фальшивая монета. Я знал и не сказал. Он думал, что удача на его стороне. А в результате… я лжец. И убийца. И…
– Тебе просто повезло, – Агнешка заглянула в глаза, повторив: – Тебе просто повезло. Или ты думаешь, что у Пантелея была та самая монета?! Да сочинил он все, чтоб мозги пудрить! А вы и рады верить… как дети, честное слово.
