Ярость убийцы не знала границ. Две дюжины ран нанес он несчастной, оборвав нить юной жизни.
Корабельный врач констатировал смерть. Он же дал обезумевшей от горя матери сильнейшее лекарство, которое погрузило ее в долгий сон. Учиненное на месте расследование дало скорый и неожиданный результат. Орудие убийства со следами крови было обнаружено в каюте некой М., которая, конечно же, стала отрицать свою причастность к преступлению. Однако капитан проявил настойчивость.
Выяснилось, что до недавнего времени М. пребывала на содержании мистера Б., плывшего тем же кораблем. Но сей джентльмен, решив начать жизнь иную, более пристойную, порвал порочную связь, что вызвало гнев М., лишившейся покровителя.
Она не желала мириться с произошедшим и не единожды, по словам мистера Б., делала попытки встретиться с ним, а также угрожала смертью его юной невесте. Он не придал значения угрозам, сочтя их пустыми словами. Но в черном сердце испанки уже зрел план мести.
Той ночью она тайно проникла в каюту миссис Ф., где та спала, приняв свое обычное снотворное. Коварная М. взяла со стола нож для бумаг и, подойдя к спящей девушке, ударила ее в грудь.
– Умри же, разлучница! – воскликнула она, продолжая наносить удар за ударом.
И лишь когда ярость утихла, М. вернулась к себе и, как ни в чем не бывало, легла спать.
По словам капитана, несмотря на то что М. всячески отрицает причастность к убийству, улики против нее несомненны.
Нашим читателям остается лишь пожелать, чтобы суд, который состоится в самом ближайшем времени, приговорил убийцу к смерти, как она того заслуживает.
Дневник Патрика
30 июля 1854 года
Я опоздал.
Господь милосердный, спаси мою душу, но я опоздал. Я так спешил… я сделал заготовку. Она помогла бы… А теперь не уверен.
Брианна погибла.
Моя маленькая нежная Брианна погибла! Из-за него.
Ради чего мне жить?
Ради мести. Теперь я знаю, как поступить.
Друг мой Кэвин!
Я знаю, что тревожу тебя в твоем горестном уединении, но боль, испытываемая мною, дает мне право говорить. Ты винишь себя в случившемся, но, поверь, я не вижу за тобой вины. Не ты вложил нож в руки М., и не ты направил ее ненависть против Брианны.
Ты говорил мне, что лучше бы умер сам, и я неосторожно воскликнул, что ты прав, что так было бы и вправду лучше, но теперь жалею о тех словах.
Ты любил мою сестру. Ты был бы ей хорошим мужем. Но Господь постановил иначе.
Кэвин, твое затворничество не вернет тебе Брианну, как не вернет душевный покой.
Мне же снова нужна твоя помощь.
Речь пойдет о моей матушке, которую случившееся потрясло так, что она полностью утратила всякое понимание реальности. Кэвин, я не знаю, как мне поступить! Доктора, все, кого я приглашал, рекомендуют отправить матушку в лечебницу. Но я не смею обречь ее на подобное.
Пожалуйста, приезжай.
Твой друг Джордж.
Дневник Эвелины Фицжеральд
1 сентября 1854 года
Я пишу. Я пишу. Я пишу слова.
Буковки.
Музыка.
Руки красные. Перчатки. Красиво.
Трам-пам-ти-ди-дам… Трам-пам-ти-ди-дам… Трам-пам-ти-ди-дам…
Дневник Патрика
1 сентября 1854 года
Я не помню последних недель. Мои руки разодраны. Нос сломан, как если бы я дрался с кем-то. Одежда в грязи и воняет. Мне не знакомо место, в котором я оказался, но уродливого вида женщина уверяет, что я снял у нее комнаты. Где я? И что я делал?
У меня дюжина новых пластин. Я обнаружил их у постели. И каждая рождена камерой. Вот она, цела и невредима, ни царапины, ни пылинки. Ее единственный глаз смотрит на меня в ожидании новой жертвы.
Что я наделал?
Я ведь собирался поступить иначе. Я просто обезумел.
Это потому, что Брианна умерла! Из-за Бигсби, из-за Джорджа с его легкомысленностью.
Им я должен отомстить, а не этим несчастным, попавшимся под руку.
На дагерротипах лишь женщины. Двенадцать темноволосых узколицых дурных копий единственного любимого мною лица. Я пытался спасти ее? Но камера не воскресит мертвеца. Тогда что? Стирал любое напоминание о ней? Нет. Я не понимаю себя, но остановлю свое безумие.
Сегодня же я приведу себя в порядок, отпишусь мистеру Н. и улажу дела, а затем отправлюсь в поместье. Я знаю, как поступить с Джорджем и его другом.
Справедливость будет восстановлена.
Дневник Патрика
4 сентября 1854 года
Болезнь обессилила Джорджа. Он вяло поприветствовал меня и, не удосужившись скрыть раздражение, побрел к дому. Он истощен. Желтая кожа прилипла к черепу, обрисовав бугры и впадины, на подбородке и шее она собралась складками, образовав подобие индюшачьего зоба.
Шел Джордж медленно, боясь совершить ненароком резкое движение, каковое бы потревожило больное нутро. Одной рукой он опирался на трость, другой – на плечо ласкара самого отвратительного вида. Сухощавый и подвижный даже при отсутствии движения, он напоминал обезьяну в человеческом одеянии. Ласкар постоянно корчил гримасы, одна мерзостнее другой, но Джордж не замечал этого, как не замечал и запустения, воцарившегося в доме.
Прислуга исчезла. Взяла расчет? Была изгнана Джорджем? Не знаю. Кроме ласкара да неопрятной кухарки, в доме никого. Тем лучше. Мне также не нужны свидетели.
Я сам отнес багаж в комнаты и не успел запереть дверь, как внутрь просочился ласкар.
– Миста долго? – поинтересовался он. – Миста ехать назад. Хозяин не хотеть видеть миста.
И пчелиным жалом меж сомкнутых пальцев показался нож.
– Миста ехать, – повторил ласкар.
– Я останусь так долго, как захочу, – ответил я ему и извлек собственный нож. Мой дядя мог бы быть доволен: я изрядно отточил его науку, жалея лишь о том, что сам мастер мертв.
– Я останусь. А если ты будешь мешать мне, я тебя убью.
Он поверил мне, видать, сам убивал не раз, и потому понял, что моя угроза совсем не шуточна.
– А теперь проводи меня к миссис Эвелине.
Он кивнул и попятился, согнувшись едва ли не до самой земли.
– Миста идти. Миста за мной. Мисси болеть сильно-сильно.
Миссис Эвелина сидела у окна. Длинная белая рубашка делала ее похожей на привидение. Выражение лица ее было совершенно безумным, невозможным для человека.
Я спросил себя: кто виной тому, что я вижу? Я? Бигсби с его обезумевшей любовницей? Сама судьба? И что могу сделать я, кроме того, что собираюсь сделать?
