В этом салоне работала старинная знакомая Надежды Нина
Ивановна Стойкая.
Характер Нины Ивановны замечательно соответствовал ее
фамилии. Она была из того самого разряда женщин, которые «коня на скаку
остановят», причем не налегке, а с пудовой сумкой в одной руке и с ребенком в
другой.
Когда-то Нина Ивановна работала в одном с Надеждой
научно-исследовательском институте, но когда жизнь в стране изменилась и стала
куда сложнее, Нине пришлось срочно переквалифицироваться. Дело в том, что, если
Надежда в то время была женщиной, в общем-то, свободной, поскольку дочка ее уже
была не только взрослая, но и замужем, то есть Надежда несла ответственность
только за саму себя, то у Нины был на руках тяжело больной сын. В результате
родовой травмы мальчик был частично парализован. Ему требовался постоянный
уход, фрукты, лекарства, а на все это нужны были деньги, и деньги немалые.
Муж у Нины когда-то был, но он не выдержал житейских
трудностей и за несколько лет до начала перестройки незаметно исчез из семьи,
что скорее облегчило Нинино существование, потому что проку от супруга в
семейной жизни было немного.
Итак, оказавшись в новых экономических условиях, Нина
Стойкая не сломалась, не сложила руки, а вытащила из русско-английского словаря
последнюю заначку и пошла на курсы парикмахеров.
У нее обнаружился несомненный талант, и вскоре попасть к ней
без предварительной записи стало решительно невозможно. Она стала хорошо
зарабатывать и сделалась весьма уважаемым человеком. Если в НИИ, перевалив за
сорокалетнюю отметку, она все еще была Ниной, и ее отчество знали только в
месткоме и в бухгалтерии, то в парикмахерской она тут же стала Ниной Ивановной.
За весьма короткое время она быстро обросла в салоне нужными связями,
заработала денег и смогла послать своего мальчика на лечение в Германию.
Для Надежды, как хорошей знакомой. Нина Ивановна всегда
делала исключение и стригла ее без очереди, заодно перемывая косточки всем
прежним институтским знакомым. Вот к ней в парикмахерский салон и вошли Надежда
Николаевна с Леной, обнаружив за собой слежку.
* * *
Когда женщины вошли в двери «Златовласки», по
противоположной стороне улицы проезжала темно-синяя «мазда». Мужчина, который
сидел за рулем, очень светловолосый и до того худой, что светлый льняной костюм
висел на нем, как на вешалке, бросил взгляд на полноватую блондинку,
задержавшуюся перед дверью парикмахерской, и невольно вздрогнул.
«Не может быть, – подумал он, – что это со мной?
Конечно, это не она… да вовсе и не похожа… с чего я взял, что это она? Совсем
другая фигура, и цвет волос… Разве что жест, которым эта блондинка поправила
волосы, немного напоминает… нет, конечно, это не она!»
Он поехал дальше, огорченный и озабоченный.
Ему казалось, что все давно забыто, что раны зарубцевались и
можно начать жизнь сначала, с чистого листа, оставив в прошлом обиду и
разочарование, и вот, из-за случайного сходства, из-за одного жеста в нем снова
поднялась старая боль…
Прошло уже шесть лет, а он все не может успокоиться, все
ищет объяснения – почему она уехала, ничего не объяснив, почему сбежала от него
тем летом, как от зачумленного… ведь то, что было между ними, не было коротким
летним романом, не было дешевой интрижкой, они оба понимали это, почему же она
исчезла, не сказав ему ни слова?
Прошло шесть лет, а он все ищет в своих случайных подругах
ее черты, ее привычки, и называет их, забываясь, ее именем…
Руки так дрожали, что мужчина припарковал машину у тротуара
и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.
От этого стало только хуже: перед его внутренним взором
предстала старая комаровская дача, давно некрашеная веранда, посеревшая от
дождя, цветные стекла, бросающие на стол и на стены яркие пятна…
«Чай надо пить обязательно из старинного фарфора, –
говорила бабушка Матильда Васильевна, осторожно передавая чашку, – тогда у
него совсем другой вкус!»
На клумбе перед домом пышно цвели тигровые лилии, и жизнь
казалась тем летом прекрасной и бесконечной.
Незачем вспоминать об этом, незачем, все кончено, нужно
забыть и начать жить заново!
Однако против воли на него нахлынули воспоминания, запретные
воспоминания, убранные на самую дальнюю полку.
Шум дождя за окном, негромкий, монотонный, словно
рассказывающий тихим голосом какую-то сказку, смутно белеющее в темноте девичье
лицо с полузакрытыми глазами… пробегающие по стене пятна мягкого, невнятного
света – отсветы далекой ночной электрички… стекающее со стула светлое платье, и
нежный запах кожи, удивительно доверчивый, детский, яблочный, и бисеринки пота,
которые он слизывал с этой кожи…
У него резко заломило виски и забилась в горле какая-то
ненужная, неуместная жилка.
Как он мог столько времени обходиться без этого?
Он вспомнил ее взгляд, ее прощальный взгляд.
Почему она смотрела на него с таким презрением, с такой
гадливой жалостью?
Черт возьми, нужно выбросить прошлое из головы, перестать
копаться в нем, перестать доискиваться причин и объяснений, иначе он
превратится в обычного неудачника!
* * *
Надежда подошла к высокой, представительной женщине в белом
халате, которая колдовала над волосами бледной тщедушной девчушки. Рядом с ней
жалостно переступал с ноги на ногу щуплый кривоногий мужичонка без переднего
зуба.
– Ну Нинуля, – гнусавым голосом тянул
мужичок, – ведь у нас с тобой было прошлое!
– А вт будущего нет! – отмахнулась Нина. Сколько
раз тебе повторять – вали отсюда!
– Ну Нинуля, – продолжал беззубый, – ведь у
нас была любовь!
– Это ты называешь любовью? – женщина смерила его
взглядом и презрительно хмыкнула. – Сказано тебе – незамедлительно уйди из
моей жизни!
– Ну Нинуля, ведь нашему сыну нужен отец!
– Вспомнил? – рявкнула Нина, повернувшись к
мужичку. – А где ты раньше был, когда мне не на что было ему лекарства
покупать? Где ты был, когда у нас на хлеб денег не было? Отец! Да чем такой
отец, как ты, лучше пустое место, прочерк в анкете! А ну, проваливай отсюда, а
то я охранника позову, он тебя в мусорный контейнер выкинет!
– Ну Нинуля, зачем ты так! – мужичок испуганно
попятился. – Ну хоть четырнадцать рублей на дорогу дай, а то мне до дому
не на что доехать! и он подпустил в голос фальшивую слезу.
Нина бросила ему две десятки, бумажки спланировали на кафельный
пол, и мужичонка бросился их подбирать.
– И чтоб больше здесь не показывался, а то охранник
тебе все кости переломает! – напутствовала она кривоногого попрошайку.
– Представляешь, Надюша, – Нина повернулась к
старой приятельнице, – вот за этой ветошью я когда-то была замужем! Тьфу!
