– Согласна! – Она рассмеялась.
– Ты к нам надолго? – напомнила о себе Вера.
– На пару дней. Не знаю еще.
– Игорек, мы все тебе страшно завидуем. По-хорошему, белой завистью. Молодец, что вырвался. Там у тебя совсем другая жизнь, не то что в нашем болоте.
– Ты думаешь? Жизнь в болоте имеет свои прелести. Великий древний полководец Ганнибал, мой соотечественник… почти, однажды сказал, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.
– Я думала, это сказал Юлий Цезарь, – отозвалась Зося.
– Возможно. Они все повторяли чужие афоризмы, выдавая за свои. Мир тогда был маленький, и все были знакомы между собой. И одевались у одного портного.
– Так, может, вернешься? – рассмеялась Вера.
– Может, и вернусь. – Игорь потер ладонью макушку.
– Не может быть! – обрадовалась Вера. – Возвращайся! Будешь нашим ангелом-хранителем. Но сразу предупреждаю…
– Знаю, знаю! – Дизайнер вскинул перед собой розовые ладони. – Я был у нее. Первая стадия белой горячки на фоне синдрома перманентной агрессии. Но так даже интереснее. Жизнь – это борьба, девочки. Мы еще повоюем!
Глава 6
Золушка
Зося не торопилась домой. Шла медленно, останавливаясь у витрин магазинов, рассматривала елки. У нее в этом году не было елки, поленилась купить, да и желание не возникало, если честно. Народу на улицах и в магазинах оказалось много, все торопились, смеялись, звучала музыка. Настроение у людей в преддверии Нового года было приподнятым.
На душе у Зоси было гадко. Да и погода… Хоть бы снег пошел! От одиночества, от недовольства собой и неясного чувства тревоги ей хотелось забиться в темный угол и завыть от отчаяния. Она гнала от себя дурные мысли, повторяя снова и снова, что имела место обыкновенная сделка. Ей предложили сделку, она согласилась. Выполнила работу и получила деньги, законно заработанные. Таких денег она никогда и в руках не держала. Проклятая действительность, при которой у неглупого человека нет возможности обеспечить себе жизнь согласно своим вкусам и взглядам. Даже ее жемчужно-бисерные «экзерсисы» в другом месте принесли бы неплохой доход. В другом месте – да, но не у Регины, черт бы ее побрал, эту Чумарову. Девочки называют ее, Зосю, Золушкой, а Регину всякими бранными словами. От этого если и становится легче, то ненадолго. Здесь ей не пробиться. Но мысль о том, что нужно срываться с места, куда-то ехать, начинать все с нуля, ее пугала. Инерция засасывает как болото.
Нужно уехать, говорила она себе. Нужно уехать, но куда, к кому? Ее никто нигде не ждет. Да и возраст со счетов не скинешь… самый опасный, между юностью, когда все по фигу, а впереди прекрасное далеко, и зрелостью, когда приходит усталость и понимание. И страх, и неуверенность. А ты посередине, и тебя разрывает на части. Сегодня стаскиваешь с антресолей чемодан, собираясь начать жизнь сначала, а завтра добираешься домой с работы, и в голове только одна мысль – под горячий душ и в постель.
За три долгих года, пока болела мама, она растеряла всех своих подружек. Дура. Ей казалось, что ее жалеют. Не казалось, а действительно жалели. А она сама не пожалела бы? Ну и что? Давно пора понять, что жалость вовсе не унизительна, классик ошибался. Жалость к ближнему, сострадание, милосердие очищают душу. Все молодые – экстремисты и мыслят исключительно в черно-белой тональности. Жалость унизительна, небо голубое, снег белый, все будет хорошо! Сегодня в Зосиной палитре осталась лишь одна краска – серая. И она уже не против жалости. Какое, должно быть, блаженство уткнуться в дружескую жилетку и всласть порыдать.
Мысли ее снова закрутились вокруг отъезда. Сейчас, когда мамы больше нет… Четыре года уже прошло, а она все просыпается по ночам – слышит мамин голос, зовущий ее… Самое время уехать. Особенно теперь, пока никто ничего не знает. Удрать и забыть все как страшный сон.
Она свернула в свой двор – пятачок, окруженный многоэтажками, с песочницами с нечистым песком, поломанными детскими горками и чахлыми кустиками. Стены домов напоминали гигантские шахматные доски. Черная клетка, белая клетка. Освещенное окно, темное окно. В дрожащем белесом небе над их двором даже звезд не бывает. Им неинтересно смотреть вниз. Ничего хорошего они здесь не увидят.
Когда она заметила мужчину, стоящего за деревом у ее подъезда, оказалось поздно сворачивать в сторону. Да и некуда сворачивать. Ее дом – последний в квартале. Дальше – пустырь. Застройка прекратилась лет пятнадцать назад, и пустырь зарос по самые уши репейником, цикорием и лебедой. Соседка сверху пасет на пустыре козу. Летом коза живет на балконе, а зимой в квартире. Зосе слышно, как она дробно топочет копытцами по полу.
Мужчина шагнул ей навстречу, и девушка испуганно попятилась.
– Извините, – пробормотал он, – я вас напугал. Вот! – Он протянул Зосе конверт. – Здесь остаток. Мы в расчете. Будет лучше, если вы обо всем забудете. Мы не встречались, вы меня никогда не видели. Никогда, слышите?
Он наклонился вперед и заглянул ей в глаза. Зося почувствовала дурноту и молча кивнула. Говорить она не могла.
«Сейчас он меня убьет, – подумала она. – В конверте не деньги, конверт для отвода глаз, чтобы я не закричала».
– Пожалуйста, – прошептала она, заслоняясь рукой. – Пожалуйста… не нужно…
Мужчина сунул конверт ей в руку и, не оглядываясь, быстро пошел со двора. Она стояла и смотрела ему вслед, пока он не растворился в сгущающихся сумерках, и на душе у нее было гадко…
* * *
Новый год Зося встречала одна. В одиннадцать надела платье, сшитое собственными руками, накрасилась, взбила короткие светлые волосы, улыбнулась себе в зеркало. Улыбка получилась печальная, чтобы не сказать, жалкая. Накрыла на стол, поставила два прибора. Достала два тяжелых хрустальных фужера для шампанского – один красный, другой синий. Осколки былой роскоши. Для себя и для прекрасного незнакомца.
В половине двенадцатого нежно тренькнул дверной звонок. Зося подумала, что ошиблись дверью. Даже не спросив кто, она открыла. На пороге стоял Гриша Донцов, сокурсник по институту, которого она не видела со дня смерти мамы. Всю жизнь, по причудливым капризам судьбы, они пересекались, словно связанные тонкой нитью. Пересечения эти носили случайный характер и никуда не вели. Когда-то Гриша был старостой их курса и душой студенческой компании. Он пел под гитару, танцевал классическое танго, опрокидывая визжащую партнершу, устраивал скорые студенческие междусобойчики после занятий, вывозил их на пикники в лес и в походы на байдарках. Без Гриши не обходилось ни одно мероприятие в институте, без него вообще ничего не обходилось. Он мирил влюбленных, доставал экзаменационные билеты с готовыми ответами и контрольные работы, как лев, сражался с деканатом за стипендии. Преподаватели в нем души не чаяли, от девочек проходу не было. Но как часто бывает с такими «золотыми» мальчиками, он не состоялся в жизни. Несколько раз женился, часто менял места работы. Говорят, стал пить.
