— Да я даже не знаю, существует ли оно, — возразил Фелдман.
— Но очень хочется узнать, правда?
— Вы меня арестуете?
— Нет. По крайней мере не сейчас, — ответил Магнус. — Однако паспорт я у вас заберу. Поживете пока в Исландии. И зарубите себе на носу: если вы найдете хоть какое-то кольцо — настоящее или поддельное, не важно, — в следующую секунду вы сообщите об этом мне. Я понятно излагаю? Потому как речь идет об уликах. — Фелдман поежился под свирепым взглядом сержанта. — А если я узнаю, что вы затеяли кое-что от меня утаить, я вам гарантирую интересное времяпрепровождение в исландской тюрьме.
Глава двадцать третья
Инкилейф молчала, с головой уйдя в работу, и только ее глаза перебегали с рождавшегося рисунка на кусок выложенной рыбьей кожи. На сей раз речь шла о нильском окуне — его чешуйки намного превосходили лососевые, а текстура была грубее. Изумительный светло-голубой, прозрачный цвет. Девушка создавала модель для портмоне; такие вещицы всегда популярны.
Она редко когда оставалась сидеть в магазине после обеда по вторникам: сейчас за салоном должна приглядывать ее партнерша Сонна, художница. Хотя причин для волнений имелось вдоволь, приятно хотя бы на пару часов занять себя творчеством. После окончания университета Инкилейф год провела во Флоренции, обучаясь там работе с кожей, а по возвращении в Исландию стала заниматься в Академии изящных искусств, где экспериментировала с рыбьей кожей. Этот материал на удивление разнообразен. Чем больше девушка с ним работала, тем больше открывала для себя новые возможности.
Задребезжал звонок. Инкилейф жила в двухкомнатной квартирке на верхнем этаже небольшого дома в центральном квартале Рейкьявика, неподалеку от салона. Спальня, несмотря на свое название, служила ей одновременно мастерской и — довольно редко — гостиной, так что спать приходилось в соседней комнате. Обстановка спартанская, минималистичный исландский стиль: белые стены, изобилие дерева и почти полное отсутствие ненужного барахла, хотя при всем при этом свободного места почти не оставалось. Впрочем, в таком престижном квартале, возле центрального почтамта, на лучшее рассчитывать не приходится. А обитать в унылом и пресном микрорайоне новостроек где-нибудь в Коупавогуре или Гардабайре ей не хотелось.
Она спустилась, открыла дверь. На пороге стоял Петур.
— Песи! — Ее вдруг страшно потянуло броситься к брату в объятия. Он на пару секунд крепко прижал ее к груди и погладил по голове.
Наконец она отпрянула. Петур смущенно улыбался, явно удивившись столь бурному проявлению родственных чувств.
— Давай заходи, — потянула его Инкилейф.
— Извини, что я тогда не позвонил…
— Ты имеешь в виду, после убийства Агнара? — Она уселась на стеганое покрывало, которым была застлана ее кровать, и откинулась спиной на стену. Петур подвинул себе один из стульев с хромированными ножками.
Он кивнул.
— А ты знаешь, меня это даже порадовало, — заметила Инкилейф. — Представляю, до какой степени ты бы на меня разозлился!
— Я же тебе говорил: не надо продавать сагу.
Девушка бросила взгляд на брата. В его глазах поровну читались любовь и досада.
— Да я помню… Ты уж не ругай меня, я и сама теперь локти кусаю. А что мне было делать? Где взять денег?
— Ну сейчас-то, наверное, у тебя все получится, — пожал плечами Петур. — Я так полагаю, ты же можешь ее продать?
— Вот уж не знаю, — ответила Инкилейф. — Я еще не уточняла… Деньги меня больше не интересуют. Вся эта затея была колоссальным идиотизмом.
— Полиция тебя уже навещала?
— И не раз. А тебя?
— Да заглядывали на днях… Можно подумать, я много чего знаю.
— Они считают, что Агнара убил какой-то англичанин. Тот самый дядька, который выступал от имени американского покупателя.
— В новостях почему-то вообще не упоминают сагу, — заметил Петур.
— Так это понятно: полиция не хочет никакого шума, пока не завершится расследование. А сагу они забрали в лабораторию. Тот детектив, с которым я разговаривала, всерьез считает, что это фальшивка. Ну не болван ли, а?
— Фальшивка… Эх, если бы, — вздохнул Петур. — Но ведь они рано или поздно ее обнародуют, правда? И тогда со всех сторон навалится мировая пресса. Нам придется давать интервью, пускаться в воспоминания, видеть сагу на обложках всех исландских журналов…
— Понимаю. Если хочешь, все это могу взять на себя. Я же знаю, что ты терпеть не можешь любые темы, связанные с сагой. И в конце-то концов, виновата я…
— Спасибо за предложение, — ответил Петур. — Я его обдумаю.
— Мне надо тебе кое-что показать, — сказала Инкилейф. Она сходила за сумочкой и передала брату письмо от Толкина — второе, датированное 1948 годом.
Он развернул его и, нахмурившись, принялся читать.
Инкилейф ожидала более живой реакции.
— Ну? Видишь, здесь написано, будто дедушка нашел кольцо?
Петур вскинул глаза на сестру.
— Я и так это знал.
— Знал?! Каким образом? И с каких пор?
— Дед мне сам рассказал, но при этом хотел, чтобы кольцо навсегда осталось спрятанным. Он боялся, что после его смерти отец возьмется за поиски. Вот он и попросил меня, чтобы я помешал.
— А почему же дедушка мне ничего не сказал?
Петур пожал плечами:
— Еще один секрет нашего семейства. А после гибели отца я вообще решил обходить эту тему. За километр.
— Жаль, что ты его не остановил… — сказала Инкилейф.
У Петура гневно вспыхнули глаза.
— Ты что думаешь, я об этом не жалею?! Да я себе который год локти кусаю! Но что я мог поделать? Я же в то время учился в интернате, в Рейкьявике… А потом, как мог я противиться воде родного отца?
— Да нет же, я не в том смысле, — поспешила оговориться Инкилейф. — Ты не сердись…
Раздражение Петура понемногу улеглось.
— Ты знаешь, с тех пор как я обнаружила это письмо, — медленно произнесла девушка, — у меня из головы не выходит одна мысль… Я насчет гибели отца…
— Ну?
— Ты помнишь, он ведь не в одиночку разыскивал кольцо, а с пастором. Что, если они его все-таки нашли?
— Сомневаюсь. С чего ты взяла?
— Мне кажется, его надо прямо спросить…
— Кого? Пастора? Ты что, думаешь, он сам бы ничего не рассказал?
— Всякое бывает…
Петур зажмурился. Когда он наконец поднял веки, глаза его влажно блестели.
— Инга, я и сам не понимаю, отчего мысли о гибели отца так на меня действуют, но я очень хочу навсегда позабыть об этой истории. Столько лет пытаюсь от нее отвязаться… И все равно каждый раз мне кажется, что в случившемся виноват я один.
