– Чего, по твоему мнению, он умолял ее не делать?
– Как ты понимаешь, в то время меня снедало любопытство. После того, как несколько дней спустя Джен прыгнула из окна, я решила, что он умолял ее не делать этого. Или просил отозвать иск. Но и то и другое уже тогда казалось мне странным. Почему он вообще стал с ней говорить? Перумаль и Джен были достаточно дружны в рабочее время, но особой близости между ними не было. Не могу представить, что Перумаль был тем человеком, к которому обратилась бы Джен, замышляя самоубийство. А фраза «Я очень сожалею, что сказал это тебе» вообще не имела смысла.
– До данного момента, – произнес Кальдер. – Если Джен каким-то образом вынудила Перумаля признаться в его калькуляции и решила использовать эту информацию против Карр-Джонса, то Перумаля ожидали неприятности, и очень серьезные. Опасаясь страшных для себя последствий, он запаниковал и стал пытаться уговорить ее забыть все то, что он ей сказал.
– Это было так же опасно и для Джастина. Как ты заметил, откройся все – и ему пришел бы конец.
– Может быть, Джен требовала, чтобы он согласился с ее иском?
– Если она так поступила, то это была большая глупость, – сказала Тесса.
– Потому-то теперь она мертва?
– Именно.
Официант спросил, не желают ли они повторить, но Кальдер не слышал вопроса. Его мозг работал в бешеном ритме.
– Перумаль, естественно, смог уловить связь, – сказал он. – Именно поэтому смерть Джен вызвала у него подозрения.
– И поэтому он отправился к тебе.
– Но почему он ждал целый год? И почему его убили сейчас?
– Возможно, потому, что он сейчас решил обратиться в полицию в связи со своими подозрениями, – высказала предположение Тесса.
– Или попытался шантажировать самого Карр-Джонса.
Неудивительно, что Перумаль, по словам его жены, сильно нервничал. Но почему он ничего не сказал, когда приезжал в Норфолк? Глупец. Если бы он это сделал, то мог остаться в живых.
– Боже, – передернув плечами, сказала Тесса. – Как же я рада, что ушла оттуда!
– Ты слышала когда-нибудь о Михайло Бодинчуке? – спросил Кальдер. – Или о семействе Зеллер-Монтанез?
– Нет. А я должна была о них слышать?
– Это инвесторы фонда «Тетон». Они могут быть нечисты на руку.
– Ничего о них не знаю, – покачала головой Тесса и, нахмурившись, продолжила: – Может быть, твое воображение разыгралось не так сильно, как я предполагала. И это меня беспокоит.
– Так и должно быть. Карр-Джонс, убив двоих, вышел сухим из воды.
– Да… И что же ты намерен предпринять?
– Обращусь в полицию. Или в УФУ.
[8]
– О… – протянула Тесса, поерзав на стуле.
– Ты ведь согласишься с ними поговорить?
– Не уверена, Зеро.
– Но почему нет? – Подняв на нее взгляд, Кальдер сразу понял причину отказа. В ее глазах он увидел страх. – Перестань, Тесса. Ты просто обязана с ними встретиться.
– Ничего я не обязана. Как ты сказал, умерли два человека, и у меня нет ни малейшего желания стать третьей. Или четвертой, – добавила она, со значением посмотрев на Кальдера. – Я ухитрилась уйти из «Блумфилд-Вайс», не сделав Джастина своим врагом. И не хочу превращать его во врага сейчас. Особенно сейчас.
– Что?
– Ты все слышал. Я не стану разговаривать с полицией. И ни с кем другим – тоже, – твердо заявила Тесса.
– Но как в таком случае прикажешь понимать твои слова о том, что ты изменилась? Тебе предоставляется возможность компенсировать зло, которое ты причи…
– Послушай. Я рада поделиться с тобой всем, что мне известно. Я перед тобой в долгу. Ты можешь делать с этой информацией что угодно. Лично я надеюсь, что ты сможешь прижать мерзавца. Но я не могу позволить себе все поставить на карту, выступив против Джастина. Джен это сделала. Перумаль это сделал. Я этого делать не стану.
– Но это же трусость, Тесса!
Она раздавила сигарету в пепельнице и поднялась со стула.
– Ты, если тебе так нравится, можешь рисковать жизнью. Можешь даже позволить себя убить. Я же этого делать не намерена. Спасибо за выпивку, Зеро. – С этими словами она вышла из бара.
24
– Налить ли тебе чего-нибудь, дорогой?
Мартель вытянул свои длинные ноги к янтарным огням камина и, послав супруге улыбку, сказал:
– Чуть-чуть арманьяка, mon ange.
Он следил за тем, как жена наливает в бокал дорогую золотистую жидкость из графина. Это был приобретенный на аукционе арманьяк 1914 года. Налив себе стакан минеральной воды, она села рядом с ним.
На ней было простое, но безумно дорогое черное платье, а под ее роскошными медового цвета волосами едва заметно поблескивали серебряные, с жемчугом серьги. Боже, до чего же она красива! Супруги только что вернулись с приема, на котором проводился сбор средств для Национального музея дикой природы. Проходило это все на одном из самых известных в Джексон-Холл ранчо. Черил была там самой потрясающей женщиной, затмив двух старлеток из Голливуда и трех элитных блондинок. Но больше всего Мартеля изумляло то, что жена, похоже, этого не замечала.
– Боже, до чего же это было скучно! – вздохнула она, прижимаясь к мужу.
– Не знаю, не знаю, – ответил Мартель. – Там было несколько весьма серьезных людей.
– Да. Но эти люди толкуют только о деньгах и о том, что на них можно купить.
– Но это необязательно. Они беседуют о путешествиях. Культуре. Благотворительности. И иногда о своей работе.
– Однако речь у них, как правило, идет о модных местах, где они побывали, знаменитостях, в обществе которых они удили рыбу, полетах в Сан-Франциско на личных самолетах только для того, чтобы послушать оперу, и о крупных сделках, которые они заключили. Даже благотворительность для них своего рода соревнование. Кто больше отвалит.
– Ты не права, mon ange, эти люди очень щедры. Так же как и мы. Может быть, ты хочешь, чтобы я перестал давать деньги на музей? В прошлом году я выделил для него миллион долларов.
Сделал он это только потому, что Черил была членом совета. Неужели она не способна оценить его щедрость?
– Совсем нет, дорогой, – ответила жена, целуя его в щеку. – Я думаю, что это был замечательный поступок. Но мне кажется, что этим нельзя хвастаться.
Мартелю же вечер понравился. Все, кроме Черил, были в элегантных одеяниях в стиле Среднего Запада. Мартель считал, что он прекрасно смотрится в ковбойских сапогах и стетсоновской шляпе. Находясь в Джексон-Холл, Жан-Люк любил носить ковбойский прикид. Во время вечеринки он с радостью рассказывал всем желающим о своих итальянских достижениях и получил истинное удовольствие от беседы с настоящей голливудской кинозвездой. Мартель был убежден, что дама, обладавшая самой большой грудью среди всех сидевших за столом женщин, с ним заигрывала. Мартель проигнорировал все ее авансы. Но тем не менее ему было приятно, что он не остался незамеченным.
