Я прижал ладони к вискам, в голове плясали какие-то бессвязные обрывки мыслей.
– Этого, Лайза, делать не следовало.
– Делать что?
– Выбрасывать револьвер.
– Но почему? Может быть, ты хочешь повесить его на стену?
– Нет, я бы передал его в полицию.
– А, по-моему, это была бы жуткая глупость. Вручить полиции вещественное доказательство для своего ареста…
– Неужели ты не понимаешь? Это могло помочь снять с меня все подозрения. Коль скоро я добровольно сдал найденное оружие, они вряд ли решат, что Фрэнка убил я.
– Тебе теперь легко рассуждать, – она покачала головой, а по её щекам снова покатились слезы, – представь мое состояние, когда я увидела револьвер. Это было ужасно. Предмет, из которого убили папу, находится с моем доме! Мне надо было от него немедленно избавиться. Кроме того, я думала, что оказываю тебе услугу.
Всё это выглядело до предела нелепо.
– Пойми, Лайза! Это вовсе не мой револьвер. Я не прятал его в шкаф. Я не убивал твоего отца!
– Оружие было здесь, Саймон, и я должна была что-то предпринять.
Я подошел к жене и положил руки ей на плечи, но она сразу попыталась освободиться.
– Лайза, Лайза! Взгляни на меня.
Она с видимой неохотой подняла глаза.
– Как ты можешь думать, что я его убил? Ты же меня знаешь. Разве я способен на такое?
Лайза некоторое время выдерживала мой взгляд, однако потом она отвела глаза и сказала:
– Я вообще не в силах о чем-нибудь думать.
– Я его не убивал. Ты должна мне верить!
– Я уже не знаю, чему верить. Отойди от меня! – она с силой уперлась ладонями в мою грудь, и мне пришлось отпустить её плечи и отступить.
Во мне закипали одновременно боль за неё и гнев на себя. Гнев за то, что я не могу убедить её в своей правоте.
– Лайза. Это сделал не я. Я не убивал твоего отца. Я никогда не видел этого проклятого револьвера. Да, не убивал я твоего отца!! – выкрикнул я.
Она молча сидела, а стены гостиной, как мне казалось, вибрировали от моего отчаянного вопля.
– Я отправляюсь спать, – наконец произнесла она и, бочком проскользнув мимо меня, исчезла за дверью спальни.
Утром, пока мы оба собирались на работу, она не произнесла ни слова. Я сделал несколько попыток вступить с ней в контакт, но успеха не добился. На её лице застыла маска страданий, уголки губ опустились, а брови сошлись над переносицей. Я слышал, как она плакала в ванной, куда направилась, чтобы почистить зубы и взглянуть на себя в зеркало. Мне очень хотелось её утешить, и я прошел в ванную комнату. Как только я к ней прикоснулся, она затаила дыхание, её тело словно окаменело, и мне пришлось убрать руку.
Пару минут спустя она вышла из дома, чтобы по Чарльз-стрит пешком добраться до станции метро. До расположенных в Кембридже «Бостонских пептидов» ей предстояло проехать всего несколько остановок. Я тоже вышел из дома, но двинулся в противоположном направлении.
Это был бесконечно длинный и очень мучительный день. Я ни на чём не мог сконцентрировать внимание. Я даже был не в силах думать об обнаруженном в нашем жилье револьвере. Все мои мысли были только о Лайзе. Что она станет делать? Как себя поведет? Поверит ли она мне? И как я смогу убедить ее поверить? Что надо сделать, чтобы успокоить её?
Даниэл и Джон, видимо, догадались, что у меня что-то не так, и оставили меня в покое. И за это я был им очень благодарен.
Лайза вернулась домой только в восемь. Я готовил к ужину салат, ожидая прихода жены с некоторой опаской.
Услышав, как хлопнула дверь, я вышел из кухни ей навстречу и коротко поцеловал в губы. Она ответила на мой поцелуй с видимой неохотой.
– Привет! – сказал я.
– Привет…
– Надеюсь, день прошел хорошо?
Более идиотского вопроса придумать было трудно.
– Послушай, Саймон, фирма «Био один» намерена нас растерзать, так что хорошим этот день никак не мог быть.
– Прости, – сказал я. – А на ужин у нас салат.
– Вот и хорошо, – без всякого намека на энтузиазм произнесла Лайза и принялась разбирать свою почту.
Я же отправился на кухню, наполнил вином пару бокалов и один из них вручил Лайзе. Она пробормотала слова благодарности и с огромным интересом принялась изучать рекламный проспект какой-то страховой компании.
– Ужин подан, – произнес я несколько минут спустя.
– Я буду через минуту, – ответила она. – Мне надо позвонить Эдди.
С этими словами она скрылась в спальне, не забыв плотно закрыть за собой дверь. Отсутствовала она полчаса, и я за это время успел вторично перечитать газету.
Когда Лайза вышла, я сразу понял, что она плакала. Её глаза покраснели, хотя слезы успели просохнуть. Лайза казалась крайне изможденной, а уголки губ были опущены в уже ставшей привычной гримасе страдания.
Мы сидели за столом, меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны я испытывал непреодолимое желание привлечь Лайзу к себе, чтобы успокоить и утешить её боль, но с другой стороны я злился на неё, как за то, что она не позволяет мне это сделать, так и за то, что она подозревает меня в убийстве отца.
Мы молча жевали салат. По щеке Лайзы прокатились первая слезинка. Вначале она пыталась не обращать на слезы внимания, но потом зашмыгала носом и принялась тереть глаза.
– Лайза, – сказал я, протягивая руку через стол, чтобы прикоснуться к её ладони, – поговори со мной.
– О чем?
– О Фрэнке. Обо мне. О нас с тобой.
– И что же я должна сказать о нас с тобой? – спросила она, откладывая вилку.
– Я хочу знать, ты действительно считаешь, что я убил твоего отца?
Лайза набрала полную грудь воздуха и после короткой паузы ответила:
– Не знаю.
Несмотря на всю решимость держать себя в руках, я не выдержал и позволил гневу вырваться на свободу.
– Как прикажешь понимать это твое «не знаю»? Ты должна знать! Должна мне верить!
– Да, я должна тебе верить, – её глаза тоже сверкнули гневом. – Если я остаюсь жить с тобой под одной крышей, то обязана тебе поверить.
– Итак, ты мне веришь?
– Думаю, что верю, – пожала плечами Лайза и вернулась к своему салату.
– Думать мало! Надо просто верить! – сказал я и тут же пожалел о произнесенных словах.
Лайза в сердцах бросила вилку и заявила:
– Мне очень жаль, Саймон, что этого для тебя мало. Ничего более определенного сказать я не могу. Истина, Саймон, состоит в том, что я действительно ничего не знаю. Я думала об этом целый день, но в голове у меня по-прежнему полная неразбериха. Полиция считает, что папу убил ты. Эдди уверен в том, что ты – преступник. И у меня начинает рождаться мысль: не являюсь ли я всего-навсего тупой, маленькой женушкой, которая живет под одной крышей с убийцей и делит с ним ложе. Однако ты прав, недоумевая, как я могу поверить в то, что ты способен на это. Я не имею права даже думать об этом.
