— Только не думай, что сумеешь убежать от своих чувств к Ричарду, — продолжала Карен. — Ты, конечно, можешь попробовать, но у тебя ничего не получится. Однако поступать ты должен так, как сам считаешь правильным. Никто другой не вправе учить тебя, что делать, — ни я, ни твой отец, ни Соренсон. Доверяй только своим суждениям и выводам. Я лично им верю.
— Спасибо. Ты мне здорово помогла. — Я отнюдь не кривил душой.
— Как ты там справляешься?
— Нормально.
— Трудно приходится?
— Да, тяжеловато. С одной стороны, мне хорошо среди вещей, которые принадлежали Ричарду, были частью его жизни. А с другой, от этого только острее ощущаешь, что его уже нет.
— Может, тебе не стоило останавливаться в его доме?
— Ну почему же. Я должен смотреть правде в глаза. Ричард мертв. От этого никуда не спрячешься.
— Наверное, ты прав, — согласилась Карен. — Крепись. Я по тебе скучаю.
— Я тоже. — Положив трубку, я огляделся.
Я не обманывал Карен, мне и вправду нравилось в доме Ричарда. Здесь, конечно, все напоминало о нем и причиняло душевную боль, однако скорее всего именно поэтому представить себя сейчас в другом месте я не мог.
Я устроился в кресле в гостиной Ричарда. Здесь почти ничего не изменилось. Раскрытый томик «Трудного пути» по-прежнему лежал на софе обложкой вверх, с фотографии сквозь огромные очки смотрел в потолок совсем еще юный Билл Гейтс.
В доме Ричарда я старался ничего не трогать, все свои вещи сложил в пустующей наверху комнате.
У окна гостиной стоял ветхий письменный стол. Ричарду он достался от нашей мамы. Понятия не имею, где она его раздобыла, вероятно, в какой-нибудь торгующей подержанной мебелью лавке в Оксфорде. Стол этот действительно просто старый, вряд ли его можно назвать старинным, он не дотянул всего несколько лет.
Из любопытства я принялся выдвигать ящики. Нашел множество милых вещиц, ничего особенного, но все они напоминали о Ричарде. Письма от старой подружки, школьный учебник, конспекты, которые он вел в Эдинбурге.
Попалось мне и руководство по пользованию микрокомпьютером «Альтаир-8800». Отец привез его из Америки в виде комплекта отдельных компонентов, и Ричард часами корпел в своей спальне, собирая их вместе в готовое устройство. На том этапе его жизни подобные занятия должны были храниться в строгой тайне. У нас Ричард слыл заводилой и не мог позволить, чтобы увлечение компьютерами подорвало его высокий авторитет среди уличной ребятни. К пятнадцати годам он стал вполне симпатичным парнем, находчивым и остроумным, пользовался огромным успехом у соседских девчонок. Это было тогда для него крайне важно. До сих пор помню испепеляющий взгляд брата, когда я предложил показать одной из сверстниц собранный им компьютер. Это был тяжелый удар по его репутации.
Внезапно на меня навалилась неимоверная усталость. Я откинулся на спинку кресла, рассеянно перелистывая страницы брошюры.
Почему Ричард погиб? В чем были смысл и цель его жизни? Неужели он вложил столько сил в «Фэрсистемс» лишь ради того, чтобы всего через несколько месяцев она потерпела крах? Почему именно мне выпало на долю выпутываться из этой ситуации? Ответов я не находил.
Надо развеяться. Я переоделся в джинсы и свитер, сунул в карман десятифунтовую банкноту и отправился в паб.
«Инч-Таверн» находился в сотне ярдов вверх по реке. Там было тепло и уютно. Над головой низко нависали массивные балки, в уставленном бронзовыми безделушками камине горел жаркий огонь, атмосфера царила приветливая и дружелюбная. У стойки собралось с полдюжины мужчин и одна женщина, все они, перебивая друг друга, увлеченно перемывали косточки какому-то Арчи.
Бармен оказался бородатым здоровяком в теплой клетчатой рубахе поверх тонкой шерстяной фуфайки. Такой наряд, судя по всему, в Керкхейвене был своего рода униформой, во всяком случае, так были одеты еще двое местных парней, облаченных к тому же в утепленные брюки. Я предположил, что это рыбаки. У всех, включая бармена, широко развернутые крутые плечи. Крепкие ребята.
— Что вам подать, мистер Фэрфакс? — обратился ко мне бармен.
На мгновение я удивился тому, что он знает мое имя. Потом понял — естественно, оно уже известно всему Керкхейвену, убийство Ричарда в этом баре обсуждалось в мельчайших деталях.
— Пинту пива, — попросил я.
Он протянул мне кружку, я расплатился и устроился за столиком в нескольких футах от стойки. С наслаждением сделал большой глоток.
При моем появлении в зале наступило молчание, всем хотелось меня хорошенько рассмотреть, однако вскоре оживленная беседа возобновилась. Сидя в теплом пабе и прихлебывая пиво, я прислушивался к непривычному говору уроженцев Файфа, и охватившие меня тоска и уныние стали потихоньку отступать.
Мысли мои унеслись к Карен. Я вспомнил наш первый проведенный вместе отпуск, когда мы в позапрошлом году катались на лыжах в Норвегии. Карен — отличная и хорошо тренированная лыжница. Так и стоит перед глазами: длинные ноги размашистыми ритмичными движениями несут ее по ослепительно сияющему снегу. Вспомнил ее обнаженной перед камином в крохотной хижине, где мы однажды ночевали. От воспоминаний о наших страстных объятиях сердце забилось гулко и часто. Из отпуска мы с ней вернулись совершенно обессиленными. Я невольно улыбнулся всплывающим в кружке пузырькам.
Допив свою пинту, я вернулся к стойке еще за одной.
— Не могу передать, как мне жаль вашего брата, — сказал бармен, наполняя мою кружку. — Хороший был человек.
— Да, очень хороший.
Бармен старательно потер полотенцем мокрую от пивной пены ладонь и с дружелюбной улыбкой протянул мне руку.
— Меня зовут Джим Робертсон.
— Марк Фэрфакс. — Мы обменялись рукопожатием.
Я задержался у стойки, прихлебывая пиво.
— Вы хорошо знали Ричарда?
— Да нет, совсем немного. Он наведывался сюда выпить пинту пива, иногда глоток виски. Бывало, конечно, перекинешься парой слов о том о сем… А так он обычно садился вон там и читал журналы, — ответил Джим, указывая на столик возле окна у дальнего конца стойки. — Технические, знаете ли. Хотя на ученого он был совсем не похож, выглядел вполне нормальным человеком. К слову сказать, он заходил сюда в тот самый вечер, когда его убили.
— Правда?
— Ага. С каким-то китайцем.
— С китайцем?
— С китайцем или японцем, кто его разберет. Сам-то я их не видел. Энни рассказывала, — кивнул он в сторону компании у стойки.
Те уже давно смолкли, с любопытством прислушиваясь к нашему с Джимом разговору. Единственная в пабе леди, крашеная блондинка средних лет, тут же поставила свой бокал белого вина и, польщенная всеобщим вниманием, гордо вскинула голову.
— Ага, это я их видела. Собственными глазами. Ваш брат здесь и пары минут не пробыл. Зашел, увидел того японца, он сидел как раз вон за тем столиком, и — прямо к нему. Такой сердитый был, ужас просто.
