– Диск. Почему ваша мать подумала, что это Нина?
– Вона так не думала. Ни боже мой... Просто мучилась сильно. Ну, и каже: надо поихать в Москву, узнать. Развязала платок, куды для Нины гроши собирала, дала... Знаете, за уборку и стирку у богатых вона за три дня може пять пенсий заробить. Но мы не рвались. Если б у Нины дитки булы – тады да. Щас заробить можно.
– У вас есть родственники в Москве?
– Алка, сестра моя двоюродная, давно сюда переихала.
– Адрес знаете? Контакт поддерживали?
– Та ни...
– Фамилия, отчество?
– Селезень Алла Степановна... Так вы не сказали, отчего Нина померла?
– Вашу дочь убили, – быстро произнесла Маша. – Сергей Александрович, вы отвезете Григория Петровича в гостиницу?
– Да, конечно, – Сергей поднялся.
– Минуточку, – возмутился Онищенко. – Я не задал ни одного вопроса свидетелю.
– Пострадавшему, – поправила Маша. – У вас будет еще возможность. Этот разговор мы закончили. Займитесь, пожалуйста, поиском Аллы Степановны Селезень, лейтенант Онищенко. Все свободны.
Они ехали молча. Сергей остановил машину у гостиницы «Украина».
– Григорий Петрович, у вас деньги есть?
– Да, – с готовностью сказал тот. – Мама дала. Вам надо заплатить?
– Ну, что вы. Я имел в виду, есть ли деньги на гостиницу.
– Маю.
– Вот мой телефон. Если будут вопросы, звоните.
– Спасибо. Такой вопрос. Дивчина та, вона сказала, шо Нину вбили? Чи я не поняв?
– Да. Мой совет: постарайтесь об этом не думать. Тяжелое время у вас впереди.
– А як...
– Напейтесь, что ли. Вы пьете?
– Та ни... Ну, так... На праздник.
– А теперь у вас не праздник. Хотите, я с вами войду, пойдем в ресторан, выпьем водки? Поедим?
– Ой, Серега, – Вешняк всплеснул руками, в бледно-голубых глазах заблестели слезы благодарности.
Они пили в ресторане, отец плакал, потом смеялся, вспоминая дочку маленькой, по дороге в номер держал Сергея за локоть, как будто боялся, что тот его бросит. В номере сел на кровать, сжался в комок. Сергей поставил на столик непочатую бутылку водки.
– Это тебе, если ночью проснешься. Выпей и сразу засыпай.
– Да, – послушно сказал Вешняк. – Слышь, я тоби не рассказывал, як мы на санках катались с Ниночкой. Занесло санки на свалку под снегом. Она вылетела, не удержал я... Лобик разбила. Железяка там торчала. Так бровка одна и не зрослась... Як в морге показали, а там бровка ее порватая... Ой, – вскрикнул он тонко, как от острой боли...
Сергей вышел из номера, когда Григорий уснул, не раздеваясь. Пошел походкой ковбоя, который скрывает рану. В сердце, что ли...
Глава 18
Сергея разбудил телефон, он посмотрел угрюмо на номер и сбросил звонок. Семь утра! Угораздило попасть с этой Еленой Васильевной. Зверь-баба. Что узнал, что узнал... Да ничего не узнал. И даже не решил, что хотелось бы узнать, чтобы ограбить этого Коврова по полной программе. Пока ясно лишь то, что он предпочитает ночи проводить не с женой. А кто с женой... Сергей со вздохом нашел эсэмэски от Кости с адресами Виктории Корнеевой и местом ее регистрации, по которому живет мать. Начинать, наверное, лучше с матери. Генеалогия, то да се... Щелковское шоссе, это за автовокзалом... Тащиться по пробкам часа полтора. Он встал, храбро шагнул под холодный душ, потом чистил зубы, брился, глядя себе в глаза. Вот не идет у него это дело. Неохота, что ли. Интереса нет. Надоели эти тетки, которые сначала выходят за богатого, потом начинают под него рыть, чтоб стал беднее. Конечно, если подвернется что-то стоящее, появится и спортивный интерес. Кто ищет, тот всегда найдет. Когда он сел в машину, был уже практически в форме. Дом нашел без труда, прошелся у подъездов, нужная квартира оказалась в третьем, вот только домофон не работал.
– Простите, – Сергей остановил женщину в темной куртке с белой болонкой на руках. – А как проникают в этот дом?
– Обыкновенно. Квартиру набираете. Вам какую?
– Тридцать пятую.
– Это чья ж? Я из другого подъезда.
– Виктория Корнеева там прописана, не знаете такую?
– Витка, что ли? Не знаю, какая у нее сейчас фамилия. Мать там ее одна живет. Вернее, не одна. Собак у нее семь или восемь, мы уже со счета сбились. Так у нее домофон не включали, она ж не платила. У нее и телефон за неуплату отключили.
– Понятно. А вас как зовут?
– Вера.
– Вера, вы не окажете мне любезность? Мне очень нужно попасть к матери Виктории, но, судя по тому, что вы сказали, это проблематично. Вы знаете кого-то в этом подъезде? Не могли бы набрать и попросить, чтобы мне дверь открыли?
– А вы вообще кто?
– Ну, скажем, знакомый Виктории, хотелось бы узнать о ней побольше... Перед тем, как, возможно, узами брака сочетаться.
– Ой, ничего себе! Узы брака... Я прям не знаю, что сказать...
– Давайте просто попробуем в подъезд проникнуть.
– Ладно, я позвоню Эмме, приятельнице, мы с собачками гуляем... Эмма, это Вера. Слушай, ты подъезд не откроешь? Тут к Алке пришли. Потом расскажу, кто. Ты просто умрешь... Открывай и одевайся. Я тебя жду. – Вера повернулась к Сергею: – Идите, третий этаж. Только в дверь ей стучать надо, у нее и звонок не работает.
На стук в квартире раздался многоголосый собачий лай, дверь долго не открывали. Сергей постучал чуть громче, придерживая дверь другой рукой, поскольку держалась эта хлипкая фанерная створка на честном слове. Наконец она заскрипела, как в деревенском сарае, и на пороге нарисовалась женщина неопределенного возраста в одежде «носить нельзя, выбросить жалко», с редкими тусклыми волосами с проседью, стянутыми аптечной резинкой на затылке.
– Чего надо? – любезно спросила она.
– Мне бы войти, – Сергей улыбнулся одной из самых своих охмурительных улыбок. – Разговор не для лестничной площадки. Я хотел с вами о Виктории поговорить.
– И хто ж вы ей будете, моей Витке? – безразлично спросила женщина.
– Заодно и объясню. Если вам интересно, конечно.
– Да мне что. Хочешь – объясняй, не хочешь – не объясняй. Я школу уже кончила. Не понравилось. А Витка мне... Ладно, заходи. Собак боишься?
– Ну, они у вас, надеюсь, не кусаются?
– Не надейся, – женщина рассмеялась, прикрыв рукой сломанные зубы. – Шучу. Добрые они.
Они прошли в ободранную прихожую, хозяйка открыла дверь в комнату, на мгновение у Сергея потемнело в глазах. На него полетела, как ему показалось, стая больших собак. Через мгновение он зафиксировался и растерянно смотрел во множество горящих каким-то ожиданием, даже радостью, глаз. Лапы разного цвета стояли у него на груди, на плечах. Одна, черная овчарка, старательно вылизывала его лицо шершавым горячим языком.
