— Тогда на нее сразу бы пало подозрение…
— А что подозрение? Киллер не оставил бы нам ни единого шанса уличить ее в чем-либо. Не забывай, мы имеем дело с профессионалом высочайшей квалификации…
— Видишь, мы сами выстроили себе ребус. И как бы автоматически выгораживаем ее. На это и расчет… Скорее всего она боится попасть под подозрение. Ведь тогда начнут копаться в ее прошлом. Вдруг что-нибудь да раскопают… Вот и надо просветить ее прошлое. А вдруг на нее что-нибудь интересное есть?
— С этого и начнем, — кивнул Марков. — Возьмем ее в разработку. Постоянное наблюдение, телефоны на прослушивание…
В этих делах Николай был асом. Уголовный розыск и РУОП — это части единого целого, родной и любимой милиции.
Только первый отталкивается от события. Случилось убийство, ограбление, кража — и закрутилась машина: следаки версии выстраивают, бумагами шуршат, опера носом землю роют, свидетелей ищут, улики из дерьма выгребают.
А РУОП держит событие под постоянным контролем. Банда, команда, группировка, сообщество, мафия — как ни называй бандитский кодлан, все одно это организованная преступность. И с ней нужно бороться. А самое надежное средство — глухой «колпак»: вербовка агентов в группировке, взятой в разработку, постоянная слежка за авторитетами, прослушивание телефонных разговоров, по возможности, «жучки», «клопы», лазерные звукосниматели. И если работа организована правильно, то бандитам практически нет возможности совершать преступления безнаказанно.
Намылились братки на «стрелку», а тут засада: собровцы в масках. И хорошо, если братки не имеют при себе стволов. Или другой вариант. Направили киллера на «заказуху», но сталкивается он не с жертвой, а с вооруженными до зубов спецназовцами. Или сам авторитет кого-то замочит. А ему, опаньки, иди сюда, дорогой. Мордой в грязь, руки за спину, в машину и в отделение. А там ждет его следак с полным перечнем доказательств его вины…
Конечно, не всегда все получается. Не всех можно взять под «колпак». Убийства Мальцева и Фрязева автоматически попадают в разряд заказных. А о киллере практически никакой информации. Кто такой, откуда взялся. Вот и приходится Маркову отталкиваться от события, на уровне опера из уголовного розыска работать.
А вот с Аллой Михайловной Болотовой Николай как бы попадает в родную стихию. Степан мог не сомневаться, эта дама будет обложена со всех сторон. И если она виновна, то этот факт обязательно всплывет наружу.
— И за Лимона крепче нужно взяться, — добавил Марков. — Все-таки надо выдавить из него информацию о том самом киллере…
На киллера уже есть зацепка. Можно предполагать, что он работал на уголовного авторитета по кличке Лимон. Только этот ублюдок ничего не скажет. В этом случае признание — верный путь на нары.
— Ты мне подробную информацию об этом Лимоне подкинь, — попросил Степан.
— Тебе-то зачем? — покосился на него Николай.
— Да, может, получится по душам поговорить. Ты же знаешь, я умею…
— Знаю, умеешь. Но этого гада лучше не трогать. Душа у него беспредельная…
— Ну точно как у меня, — усмехнулся Степан. — Скинь информацию, а? Хотя бы просто так, на всякий случай…
— Хорошо. Завтра устроит?
— Вполне… Слушай, Николай, у меня тут мыслишка появилась. Надо ускорить процесс. Давай дезинформацию Болотовой подкинем. Скажу, что мину под кроватью Любы установили Но осечка вышла, мина не сработала. Она со своим киллером или по телефону свяжется, или сама к нему побежит…
— Если, конечно, дела обстоят именно так, как мы предполагаем.
— Да нутром я чую, не ту игру ведет эта стерва…
— Нутро сыщика — тонкий инструмент… Ладно, сегодня же и слей дезу…
— И не только дезу…
Степан ощущал себя Джеймсом Бондом. Ведь сегодня он будет в роли шпиона. И в разведывательных целях ляжет в постель с подозреваемой. И это его. кстати, совершенно не расстраивало.
— Болотова не должна догадываться, что мы ее взяли на прицел, — сказал Марков.
— И Болотову не обязательно знать, что он уже не единственный подозреваемый, — добавил Степан. — Но участие к его судьбе проявить надо. Куда его из «Петров» перевели?
— В Бутырку.
— В Лефортово, конечно, получше. Но и в Бутырке тоже можно жить.
— Человек — это такая скотина, ко всему привыкает… Алле Михайловне скажи, что от статьи ему никак не отвертеться, — посоветовал Марков. — И светит ему, голубчику, пожизненное заключение. Пусть порадуется…
— Недолго ей осталось…
Степан уже не просто предполагал, он был уверен в том, что кровь Мальцева, Фрязева и бандита по кличке Слива лежит на совести Болотовой. И за Любу она в ответе.
Странно, ведь еще сегодня ночью он считал ее лучшей женщиной на свете.
Часть вторая
Глава первая
Алла в своем репертуаре. Ему плохо, а она к нему ластится. Как будто нет на свете ничего важнее секса.
Глаза красивые, шаловливые, блудный огонь в них. И сама вся как огонь. Все к нему липнет, чтобы он остудил ее пыл.
Сейчас он должен был швырнуть ее на кровать, сорвать с нее одежду, раздвинуть ноги и припасть к ее лону. Не важно чем, но припасть… Только ему сейчас было не до того…
Из головы не выходил звук сирены «Скорой помощи», в которой увозили его отца. Сердечный приступ. Инфаркт. На почве сильнейшего стресса. И слезы в глазах матери. Истинная аристократка советской поры, она не выла, не рвала на себе волосы, как это делают плебеи. Она стойко переносила горе. И с достоинством урожденной леди заняла место в машине «Скорой помощи». В больницу она уехала вместе с отцом. Герман остался дома.
Девяносто первый год. Эра всеобщего развала. Крах экономики и криминальная революция. Бестолковые митинги на улицах и разгул преступности. Воров развелось видимо-невидимо. Как будто некому было их ловить. Как будто милиция только и делала, что защищала демократию. Идиотизм!
Из-за этого идиотизма Герман и не поехал в больницу, остался дома.
Квартира у родителей роскошная. Престижный район, пять комнат, ковры на полах и на стенах, хрусталь, фарфор, картины известных мастеров, фамильные драгоценности. И все это добро нельзя оставлять без присмотра. Иначе и опомниться не успеешь, как квартиру обчистят. Тем более это и все, что осталось у родителей. Ну еще машина и дача казенная. Больше ничего нет.
А раньше было все. Положение в обществе, уважение, почет. Но в девяностом году отца отправили на пенсию. Ни за что ни про что. Кому-то его лицо не понравилось.
Только отец не унывал. Обосновался с матерью на даче, огородом занимался, цветочки выращивал. В общем, жил в свое удовольствие. И мать не жаловалась на судьбу.
