— Как они себя ведут?
— Проявляют интерес к нашему заводу. Но пока ничего серьезного не предпринимают.
— Осторожничают?
— Вне всякого сомнения.
— Ты думаешь, эта Вероника знает, где Лозовой?
— Возможно…
— Может, оприходуем ее? Развяжем язык…
— В интересах дела нам не стоит раскрывать свои карты.
— Делай как знаешь. Не мне тебя учить.
— А Лозового мы возьмем… Ныркову очень не хотелось, чтобы Чусов не сдержал своего обещания.
Каждое утро Иосиф Виссарионович подходил к высокому шесту возле своего дома. И под звуки гимна Советского Союза поднимал красный флаг. Раньше он сам старенький проигрыватель включал.
Сейчас же это делал Рома. Старый грузин приобщил его к строительству светлого коммунистического будущего.
Хорошо, это строительство заключалось только в одном — в поднятии флага. Ну, еще спуск его вечером. А все остальное — не особо тяжкий труд по добыванию хлеба насущного.
У Какошвили был небольшой огородик. Урожай не ахти, но хоть что-то. Охотой он не промышлял. Хотя дичь окрест водилась приличная. Иосиф Виссарионович на огородик спину гнуть, а Рома на охоту с его одностволкой. Ружье допотопное, но бой у него отличный. И ни разу еще Рома не возвращался без добычи…
Флаг поднят. Рома за ружье. Иосиф Виссарионович за мешок. На огород даже не смотрит.
— На охоту, товарищ Лазо? — строго спросил заменитель товарища Сталина.
«Товарищ Лазо» — так называл его Какошвили. В честь пламенного революционера времен Великой Гражданской Бойни. Рома просил не называть его так. Мол, плохая примета. Ведь Лазо японские интервенты в двадцатом замучили. А его кто-то другой может замучить. В девяносто восьмом. Но Какошвили был непреклонен. Лазо, значит, Лазо.
— На охоту…
— А я в деревню, — сказал старик. — Хлеба надо купить, круп, масла, табаку. Тушенку брать не буду. Надеюсь, ты свежего мясца принесешь.
— Мамонта забью, какие проблемы.
— А может, со мной сходишь? Далеко идти, а ноша тяжелая. И по пути что-нибудь подстрелишь…
— Только в деревню я заходить не буду. А вдруг там японские интервенты?
— Как скажете, товарищ Лазо…
До деревни Ляпино шли долго, часа четыре. Впрочем, какая это деревня? С десяток изб, только половина из них обитаема. Но неподалеку река. А по реке на моторной лодке сюда раз в две недели продукты забрасывают. Какошвили знал, когда приходить.
Он загрузил провизией два заплечных мешка. Черствый хлеб на сухари, крупы, масло, соль, спички, сигареты без фильтра. А еще двухлитровая банка черной икры. С тяжелой ношей он вышел из деревни и углубился в лес, где его поджидал Рома.
— Случайно завезли, — сказал дед, вынимая из мешка банку. — Красота! Побалуюсь…
— И сколько это чудо стоит?
— Пять тысяч новыми… Дорого, очень дорого. Поэтому никто не покупал. Говорю же, случайно завезли. А вот мне эта банка по силам…
— А деньги? Откуда у вас деньги?
С огорода старик на продажу ничего не возит. Нечего да и некуда. Охотой не занимается — белок да куниц на шкурки не бьет. Из старых запасов у него ничего быть не может. Уже давно он в тайге живет, задолго до денежной реформы здесь появился. Все рубли, которые он мог взять с собой, уже давно превратились в разноцветные фантики. А о долларах в те давние времена он думал как о буржуазной пропаганде и не купил бы их у валютчиков под страхом смерти.
Откуда деньги?
— Как откуда? — ответил старик. — На золотишко меняю…
И тут же помрачнел. Понял, что сболтнул лишнее.
— Золотишко? А откуда у вас золотишко?
— Ну, — замялся дед, — были у меня кольца, серьги…
— А если честно? — глядя ему в глаза, спросил Рома.
— Ну, товарищ Лазо, вы точно из органов…
— Ага, угадали… Сейчас домой придем, будете оперу писать.
— Какую оперу?
— Что опер скажет, то ему и напишете. Откуда у вас золотишко, например?
— Эх, товарищ, товарищ, я вас пригрел…
— А вот этого не надо! — отсек Рома. — Я вам не змея, чтобы меня на груди пригревать. Я представитель закона. Официальное лицо. Вам удостоверение показать?
— Не надо…
В один миг из Сталина старик превратился в какого-то грузинского рабочего, укравшего на заводе кусок трубы. А за это десять лет строгого режима…
— Я ведь ничего не украл, — засокрушался он. — Я ведь для нашей родной Коммунистической партии все это берег…
— Что берегли?
— Не скажу…
— Иосиф Виссарионович, чую, утаиваете вы что-то. Противозаконное…
— Может быть. Но партия это оценит!
Он снова расправил крылья.
— Золотые самородки? — спросил Рома.
— Может быть…
— И никто не знает место, кроме вас.
— Да.
— Но должна узнать родная Коммунистическая партия…
— Да! Когда ситуация в стране изменится.
— Боюсь, вы до этого не доживете.
— Я еще не совсем стар.
— Да я не в том смысле… Кому вы золото сбываете?
— Так это давно было. Лет пять назад. Я далеко ездил. В Новосибирск. Я много денег привез…
Не совсем из ума выжил старик. Набрал золотишка — и в дальний город, где легко раствориться.
— А членские взносы заплатили? Рома встал в позу красноармейца с плаката «Ты записался добровольцем?».
— Дет, — побледнел старый грузин. Он крайне серьезно отнесся к полусумасшедшей игре, которую неожиданно навязал ему Рома.
— Придется сообщить кому надо.
— Не надо!
— Тогда показывайте, где берете золото!
— Хорошо…
Всю дорогу к дому они шли молча. И до следующего утра не обмолвились и словом. Рома не спал всю ночь. А вдруг старик решит взять грех на душу да придушит его сгоряча?
Но нет. Все обошлось.
Это было единственное утро, когда Иосиф Виссарионович забыл о красном флаге.
— Правильно, негоже поднимать флаг, когда не уплачены членские взносы, — строго попенял ему Рома.
Тот искоса посмотрел на него. Но не рассердился. Быстро собрался. Забрал у Ромы свое ружье, оставил его с одним «Макаровым».
Они шли недолго. Часа два, не больше.
— Вот! — показал старик на глубокий овраг, заросший кустарником.
Туда уходила еле заметная тропинка.
