— Правда? — Польщенный Леня зарделся. —
Наверное, ты мне льстишь, но все равно приятно…
По крайней мере теперь мы точно знаем, где был тот самый
рекламный плакат, а значит — где располагается база Аллы. Нам нужно искать
бывшую детскую спортивную школу на Выборгском шоссе, немного не доезжая
Парголова.
* * *
Коля Трофимов, среди близких друзей известный под
незамысловатой кличкой Трофим, не всегда был санитаром в морге.
Когда-то очень давно, как говорят, в другой жизни, Трофим
был художником. Не каким-нибудь непризнанным и заносчивым бородатым гением из
кочегарки, а вполне официальным, дипломированным, достаточно молодым
художником, участником всероссийских выставок и членом Союза художников, что
для его лет было очень и очень не, плохо. Ему замечательно хорошо удавались
образы молодых современников, знатных сталеваров, монтажников, токарей и механизаторов.
Вышестоящие товарищи всерьез подумывали, не выдвинуть ли новую работу молодого
перспективного коллеги на соискание премии.., не самой главной, конечно, но
тоже очень и очень престижной. Однако, чтобы эти планы успешно претворились в
жизнь, Николаю Трофимову нужно было еще немного потрудиться.
Для этого решающего броска ему организовали творческую
командировку на БАМ.
Прежде Николай жил в условиях, можно сказать, тепличных:
своих сталеваров и механизаторов он рисовал в просторной и комфортабельной
мастерской, а доменные печи и трактора пририсовывал на заднем плане, сверившись
с каким-нибудь специальным журналом. Поэтому тяжелые и не слишком комфортные
условия на строительстве магистрали оказались для художника неожиданными и
вызвали у него глубокий стресс. К счастью, молодые строители магистрали
оказались людьми компанейскими и общительными, они поняли тонкую и ранимую душу
художника и прониклись к нему сочувствием. Сочувствие, разумеется,
сопровождалось большими литрами крепких и особо крепких напитков, то есть
спирта, как медицинского, так и технического.
Постепенно Николай так привык к этим напиткам, что не мог
без них заснуть, а проснувшись поутру, не мог без стакана стать человеком. Руки
у него быстро начали дрожать. Когда он вернулся с БАМа и представил комиссии
плоды своей творческой командировки, вопрос о премии отпал сам собой.
Впрочем, самого Николая премия уже не слишком интересовала.
Вообще говоря, его уже ничто не интересовало, кроме крепких и особо крепких
напитков. Постепенно с медицинского и хорошо очищенного технического спирта он
перешел на всевозможные суррогаты. Кисть он держать уже не мог, и чтобы было на
что пить, ему пришлось устроиться грузчиком в винный магазин. Оно и лучше —
всегда можно достать выпивку.
Постепенно из Николая Трофимова он превратился просто в
Колю, а потом — в Трофима. Где-то далеко позади осталась красивая образованная
жена, трехкомнатная квартира в центре, просторная мастерская. Жизнь быстро
менялась, но Трофим этого совершенно не замечал: его интересовала только
доступность любимых напитков. Трофим несколько раз пробовал лечиться, но
по-настоящему он не хотел бросать пить, потому что в трезвом состоянии
немедленно возникали такие проблемы, от которых хотелось выть волком или
немедленно надраться…
Однако во время своих неудачных попыток излечиться он
обзавелся некоторыми полезными знакомствами в медицинских кругах, благодаря
которым попал в Пятую «истребительную» больницу, в ее морг — пока что не
«клиентом» этого ужасного заведения, а только санитаром. Работа пришлась ему по
душе: «клиенты» тихие и не капризные, родственники «жмуриков» всегда готовы
были налить, да и деньгами Трофиму перепадало. Кроме того, на него удивительно
умиротворяюще действовало ежедневное лицезрение тех, кому еще хуже, чем ему…
или уже лучше.
Трофим закатил в мертвецкую каталку с очередной жертвой
бесплатной медицины и задумался на свою излюбленную тему: где бы немедленно
раздобыть выпивку. В это время на пороге его ледяного царства появился
обаятельный мужичок тридцати с небольшим лет.
Трофим сразу почувствовал, что нежданный посетитель решит
его насущную проблему, и в очередной раз поразился тому, как милостивы высшие
силы, если они, конечно, есть. Симпатичный мужчина приблизился к санитару и
шепотом спросил:
— Мужик, выпить хочешь?
— Голубь, да что же ты такое спрашиваешь? —
воскликнул Трофим, прослезившись. — Да не просто хочу, а жажду всеми
фибрами своего измученного организма!
— Сразу видно творческую натуру, — незнакомец
окинул Трофима заинтересованным взглядом, — не из писателей ли будете?
— Из художников, — с гордостью уточнил
санитар. — В прошлом — лауреат Государственной премии…
Он, конечно, несколько преувеличил свои былые заслуги, выдал
желаемое за действительное, но в его оправдание можно сказать, что прошлое
вспоминалось ему не совсем четко, поэтому он часто заблуждался относительно
своих прежних творческих успехов.
— Неужели Государственной! — уважительно ахнул
отзывчивый мужик. — Ну это же надо!
— Только велели мне Брежнева нарисовать, а я отказался!
Не уважаю, сказал! Так прямо в лицо и заявил! А они мне тогда — ах, не будешь?
Ну, так мы тебя в морг отправим! И немедленно всего меня лишили, всех наград и
званий, и отправили в этот самый морг санитаром!
— Ну это же надо! — повторил симпатичный мужик.
Трофим так проникся только что изобретенной историей, что
сам в нее совершенно поверил, и от сочувствия к самому себе прослезился.
Крупные горячие слезы поползли по его давно не бритым щекам, и от этого
достоверность трагической истории усугубилась. Бывший лауреат поспешил добавить
к ней новые впечатляющие детали:
— После каждый год приезжали ко мне на четырех черных
машинах маршал и при нем три генерала. Маршал из машины выйдет, зайдет ко мне в
морг и спросит: «Ну как, Трофим, не передумал?» А я ему прямо в глаза:
"Никак нет, товарищ маршал, не передумал! Поскольку не уважаю его!
Вот вас — сильно уважаю и могу хоть сейчас нарисовать, как
вы есть боевой командир! Мастерство, его ведь не пропьешь! Дайте мне, товарищ
маршал, кисть и какую ни то краску — и прямо сейчас я с вас портрет нарисую,
мама родная не узнает… то есть не отличит!" А маршал прослезится и скажет
так с душой: «Спасибо тебе, Трофим, за добрые слова, только нельзя с меня
портрет рисовать, засекреченный я!» А потом к своим генералам повернется и
скажет: "Смотрите и учитесь, каков у нас народ! Его хоть и в морг
отправили, в самую глубину, а он поперек воли своей не поступает!
Кого уважает — того уважает, а кого нет — того нет!" И
после обязательно мне нальет коньяку специального, маршальского, и сам со мной
выпьет…
При этих словах Трофим с надеждой посмотрел на внимательного
мужика и откашлялся со значением:
— Такой коньячок душевный.., как вспомню, так прямо
слеза прошибает. А ты ведь, голубь, тоже чего-то сейчас говорил насчет выпить?
