— К нам менты шли, — начал оправдываться
рыжий, — не убивать же санитаров у них на глазах… Кроме всего, у нас
деньги большие были на руках, мы не могли рисковать, сама понимаешь…
Меня Евгений Иваныч всегда учил: если везешь деньги, никогда
не встревай в разборку, держись тихо…
Алла подняла на рыжего настороженный взгляд.
Она прекрасно поняла его намек и предпочла не углубляться в
опасную тему.
— Ладно, — проговорила она более спокойным
голосом, — будем считать, что Альберт не доедет до реанимации. Главное —
деньги.
Алла расстегнула застежки кожаного баула. Ее лицо залила
мертвенная бледность, потом по этой гипсовой маске поползли красные пятна.
Рыжий смотрел на лицо женщины как зачарованный, боясь даже подумать о причине
таких удивительных преобразований.
— Что это? — проговорила Алла страшным
голосом. — Что это за хрень, я вас спрашиваю?
Рыжий шагнул к столу и заглянул в баул. Сумка была набита
яркими глянцевыми журналами.
«Плейбой» и «Пентхауз», «Клубничка» и «Стрипшоу», «Максим»,
«Знакомства» и прочие сомнительные издания плотно заполняли внутреннее
пространство баула… И никаких денег, даже намека на вожделенные доллары!
— Журнальчиков прикупили? — холодным издевательским
тоном проговорила Алла. — Полистать на досуге?
— Он никуда не заходил… — холодея, проговорил рыжий,
чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. — Прямо возле двери мы его
подхватили…
Даже Манюня, до которого по причине редкостной тупости все
обычно доходило только на следующий день, перестал жевать свою жвачку и
выразительно произнес:
— Во, блин! Никак кинули!
— Удивительно тонкое замечание! — скривившись
проговорила Алла. — С кем мне приходится работать!
И тут выдержка изменила ей. Она швырнула тяжеленный, набитый
порножурналами баул в голову рыжему, который с трудом увернулся, и яростно
завопила:
— Уроды! Идиоты! Ублюдки! Кретины недоделанные! Дебилы
клинические! Козлы!
Если обвинения в умственной неполноценности были вполне
справедливы и заслуженны, то последнее ругательство было в глазах Аллиных
подчиненных чересчур оскорбительным.
— Ты это что себе позволяешь? — набычившись,
прорычал немногословный Манюня. — Ты хоть бы кто ни была, а за «козлов»
непременно ответишь! Такого я никому не спущу!
Он шагнул к столу и протянул к Алле огромную лапу. Алла
отскочила в сторону и вытащила из-за пояса маленький черный пистолет. Рыжий
переводил взгляд с Аллы на Манюню, прикидывая, как безопаснее поступить, как
вдруг дверь кабинета распахнулась и на пороге появился плечистый охранник. Лицо
его было перекошено от волнения.
— Ты почему без вызова? — заорала Алла, яростно
сверкая глазами.
Только сейчас она разглядела пятно крови на рукаве парня и
поняла, что случилось что-то серьезное.
В это время все находившиеся в кабинете услышали доносящиеся
снаружи выстрелы и взрывы.
— Череп… — прохрипел охранник, тяжело дыша. —
Череп со своими бойцами нагрянул…
* * *
На Выборгском шоссе неподалеку от здания бывшей детской
спортивной школы остановились три джипа с затемненными стеклами. Дверцы машин
одновременно распахнулись, и из них высыпали полтора десятка бойцов в черных
спортивных костюмах и натянутых на лицо трикотажных шапочках с узкими прорезями
для глаз.
Как будто исполняя хорошо отрепетированную пантомиму, бойцы
разделились на две примерно равные группы. Одна из этих групп пробежала вдоль
забора и зашла сзади школы, вторая группа рассыпалась в цепь с передней стороны
участка.
Невысокий человек с плоским чемоданчиком в руке подошел к
металлической ограде, нашел проходящий по ней тонкий незаметный провод
сигнализации, подключил к нему небольшое электронное устройство, имитирующее
нормальный сигнал, и после этого перекусил провод кусачками. Он махнул рукой, и
бойцы в считанные секунды перебрались через ограду и подбежали к зданию школы.
В то же время вторая группа преодолела ограду на задах участка и подобралась к
зданию, заблокировав его с обратной стороны.
Электронщик открыл свой плоский чемоданчик и включил
специальный передатчик, наводящий помехи на камеры видеонаблюдения. По его
сигналу один из бойцов подбежал к входной двери, вскинул на плечо черную трубу
гранатомета и нажал на спуск.
Вспыхнул сноп пламени, металлическую дверь разнесло в
клочья, и только после небольшой драматической паузы прогрохотал тяжелый глухой
взрыв, от которого вылетели стекла в соседних окнах.
Несколько бойцов ринулись в пролом, но навстречу им
полоснула короткая очередь из старого надежного «Калашникова». Один из
атакующих споткнулся, согнулся пополам, судорожно хватая ртом горячий воздух, и
упал мертвым на пороге школы.
Внутри здания зачастили, присоединившись к автомату, сухие
пистолетные выстрелы, потом заработал второй автомат. Двое бойцов в черном
короткими ломиками сорвали решетку с одного из окон и забросили в проем
несколько гранат. Из школы повалили клубы удушливого дыма. В то же время с
задней стороны базы тоже посыпались выстрелы.
Время уплотнилось и загустело. Перебежки бойцов, выстрелы,
взрывы гранат, стоны раненых, хриплое дыхание сражающихся — все это казалось
настолько нереальным, что сторонний наблюдатель, если бы он оказался здесь в
эти минуты, принял бы происходящее за страшный сон. Звуки короткого, но
жестокого сражения слились в дикую и волнующую симфонию.
На самом деле прошло всего несколько минут, и наступила
тишина, которая после грохота боя казалась просто оглушительной.
Бойцы в черном заняли помещения школы. Они рассыпались по
коридорам и холлам, осматривая раненых и убитых.
Возле входа, в центральном холле, где раньше располагался
главный пульт охраны, стоял высокий жилистый мужчина лет сорока. Он снял такую
же, как у остальных, вязаную шапочку, и теперь всякому стало ясно происхождение
его устрашающей клички.
Совершенно голый череп авторитета тускло отсвечивал в
мертвенно-голубом свете уцелевших ламп. На этом черепе не было ни ушей, ни носа
— память об афганском плене, о кривом ноже моджахеда, о страшных месяцах,
которые будущий авторитет, а тогда молодой сержант-десантник, провел в глубокой
сырой яме среди мертвых и умирающих, среди зловония разлагающихся трупов и
страшных незаживающих ран…
В той яме десантник оставил свою душу, и с тех пор он стал
совершенно безжалостным и бесчеловечным, признавая только две реальные силы —
силу оружия и силу денег, больших денег.
С тех давних афганских лет за ним и закрепилась кличка
Череп. Только глаза горели на его голом черепе — пустые и глубокие, как два
пересохших колодца в афганской пустыне, черные и безжалостные, как два
автоматных дула.
