На этой философской ноте Хризантемыч добрался до
круглосуточного «Мандарина» и толкнул стеклянную дверь, украшенную яркой
рекламой импортного средства от поноса.
В этот поздний час в аптеке было безлюдно, только ночная
продавщица Люська, бойкая несгибаемая бабенка лет тридцати пяти. Она общалась с
мелким рэкетиром Пузырем, который прогуливал своего служебного бультерьера и
завернул к Люське погреться.
— Ей в процедурном кабинете велели презерватив
принести, — рассказывала Люська, — чтобы на электрод надеть. Ну,
понимаешь, чтобы не подцепить чего… Ну и говорят: купите лучше гофрированный,
он не соскользнет. А она, дура, перепутала, приходит и спрашивает: «Люся, мне
перфорированный презерватив надо, весь город обошла, нигде нету!»
Пузырь, вместо того чтобы рассмеяться, уставился на Люську в
ожидании продолжения.
— Перфорированный! В дырочку, понимаешь? — пояснила
обиженная Люська. — Она в дырочку спрашивала!..
— А-а! — отреагировал наконец Пузырь. — Вот
дура!
В это время Люська заметила появившегося на пороге бомжа и
развернулась к нему:
— Куда приперся, дед? А ну вали отсюда срочно!
— Ты чего, Люся, такая невежливая? — заскулил
Хризантемыч. — Я же не просто так, я к тебе по делу, мне лекарство
необходимо! Я же больной человек, четвертый год нахожусь при смерти!
— Давай восемь рублей — будет тебе твое
лекарство! — сурово проговорила многоопытная Люська и повернулась к
Пузырю:
— И шляются, и шляются! И днем, и ночью! Никакого
покоя! И всем одно нужно — настойка боярышника! Иногда настойку овса берут, но
это редко — она и дороже на пятьдесят копеек, и спирта в ней поменьше… Ну, дед,
давай быстро восемь рублей и рули отседова! Мне твою парфюмерию нюхать зарплата
не позволяет!
— Что ты, Люся, такая сердитая? Мне, может, осмотреться
надо, пообвыкнуть, к лекарствам твоим приглядеться…
— А нет денег — так проваливай, а то Пузырь тебя сейчас
принудительно запустит на помойку!
— Это я запросто, обувь только об него грязнить
неохота! — процедил рэкетир сквозь зубы.
— Ну что вы, ребятки, наезжаете на живого
человека, — Хризантемыч опасливо отступил к дверям, — мало ли, что
нет денег! У всякого могут случиться временные трудности!
— Не каркай, бомжара! — Пузырь злобно
оскалился. — Тебе девушка, кажется, ясно сказала: если нет денег,
проваливай по-хорошему, а то я не посмотрю, что брезгливый!..
— Ну денег-то нет, а вы поглядите, какой я документик
ладный по случайности нашел, — бомж вытащил из кармана паспорт, —
полезная вещь, всегда в хозяйстве пригодится! Уж рубликов-то пятьдесят он
стоит, я полагаю? Купи, Люсенька, он как раз на женское лицо!
— На черта мне твой паспорт помойный? — скривилась
Люська. — Можешь им сам знаешь что подтереть!
— Постой-ка, — Пузырь протянул руку за
паспортом, — дай-ка я на него гляну… Нет, в натуре, ты что, правда, что
ли, на помойке ночуешь? — Рэкетир брезгливо поморщился.
— Зачем на помойке? — Хризантемыч состроил
обиженную физиономию. — Имеется подвал один, очень, между прочим, теплый…
— Ладно, — Пузырь перелистал паспорт, —
Люська, дай этому рабу божьему его лекарство… Чем он там травится?
Люська послушно сняла с полки пузырек настойки боярышника и
протянула бомжу:
— На, наслаждайся!
— Полагалось бы хоть два пузыречка! — заныл
Хризантемыч.
— Сейчас и это отберу! — припугнула суровая
Люська. — Бери, пока дают, и проваливай!
Бомж поспешно спрятал пузырек в карман и развернулся к
дверям.
— Постой-ка, дед, — окликнул его, ухмыляясь,
рэкетир, — я тебя давно спросить хочу, отчего это у тебя такая кликуха
необыкновенная — Хризантемыч? Из-за запаха особо выдающегося?
— Кто звал, тот и знал! — не оборачиваясь,
откликнулся бомж и поспешно выскользнул из аптеки.
— Дай-ка мне чего-нибудь такого, паспорт этот
протереть, — повернулся Пузырь к Люське, — а то еще подцеплю от этого
красавца какую-нибудь заразу.
— На, — продавщица протянула приятелю флакончик с
прозрачной жидкостью, — на фига ты его взял?
— Не твоего ума дело, — вежливо ответил рэкетир.
Распрощавшись с гостеприимной продавщицей, он отвязал своего
клыкастого напарника и вышел на улицу. Однако прежде чем вернуться домой,
Пузырь зашел к своему бригадиру, который жил поблизости в девятиэтажном
«корабле».
Бригадир вышел на звонок заспанный и недовольный, в длинных
ярко-розовых сатиновых трусах и футболке с надписью: «Все путем».
— Ты чего, Пузырь, в натуре, в такое время? —
пробасил бригадир. — Ты на часы-то хоть посмотрел? Чего тебе, конкретно,
приспичило?
— Ладно, Банан, хорош с ходу-то наезжать! Ты же
говорил, что бабе одной срочно корки нужны?
Типа паспорт?
— Ну? — коротко отреагировал бригадир.
— Вот тебе и ну! — Пузырь протянул
книжечку. — Гляди, конкретно, чего я достал! Очень подходящие корки!
Фамилия женская, и даже личность несколько смахивает. И всего за сотку баксов
купил!
— За сотку? — Бригадир недовольно поморщился, но
повертел паспорт и кивнул. — Ладно, вроде аккуратный документик. Чистый он
хоть?
— Обижаешь! — Пузырь посмотрел на командира
честными глазами и ударил себя кулаком в грудь. — Чище не бывает! Лично
карболкой протирал! — И рэкетир довольно расхохотался.
* * *
Леню разбудил длинный телефонный звонок.
Спросонья он очень долго не мог найти трубку, так что когда
ответил, голос на том конце был очень недовольным.
— Ты что, спишь, что ли? — пробурчала Лола. —
Звоню, звоню…
— А ты как думала? — в том же тоне ответил Леня.
— А почему это ты так долго спишь? — ревниво
осведомилась его боевая подруга. — Что это, интересно, ты такое делаешь по
ночам, что так поздно встаешь?
Леня скосил глаза на часы: было уже полдвенадцатого.
Действительно, что-то он разоспался, это нервное. Вчера переволновался со всеми
этими трупами и больницами.
Кот Аскольд, сладко спавший под боком у Лени недовольно
приоткрыл один зеленый глаз и фыркнул. Ему не понравилось, что Леня высунулся
из-под одеяла, размахивает руками и говорит громким голосом. Кот не любил,
когда его беспокоили во время сна. Маркиз не обратил на кота никакого внимания,
снова беспокойно пошевелился и ответил Лоле, что вчера лег поздно, потому что
очень устал. Лола закидала его вопросами: чем он занимался вчера, где был, с
кем встречался?
Сказала, что звонила вчера вечером, но его не было дома.
Она, Лола, знает, что он легкомысленный человек, но нельзя же быть до такой
степени безответственным, чтобы бросать бедных животных больше чем на сутки!
