– Думай! Думай! – со своей стороны вставил Кулик.
Он уже не заставлял смотреть в глаза, но Сопливец повернулся к нему по инерции. Вид у него был как у загнанного шакала. Глаза на лбу, челюсть на груди.
– Боярчик его хорошо знает. Они вместе срок мотали… Только я ничего не говорил…
– Говорил, говорил, – поднимаясь с места, сказал Степан. – Но если напишешь признание, то мы все забудем…
– Напишу, – обреченно кивнул Сопливец.
Но Круча потерял к нему интерес. Ему нужен был Стряпа, на которого, как оказалось, можно выйти через Боярчика. Можно бы найти путь попроще, но Степану было интересно узнать, что представляет собой новопоставленный смотрящий.
Глава 6
Дима лежал на полу в детской комнате, а пятилетний Ярослав забрасывал его пластмассовыми кеглями. Один улыбался, ловко защищаясь руками, а другой визжал от восторга. Семилетняя Полина с интересом смотрела на них; казалось, она тоже была не прочь принять участие в этой бестолковой игре… Улыбнулась и Наташа, наблюдая за этой идиллией. Казалось, дети забыли о том, что у них нет отца… А она нет, не забудет, что осталась без мужа. Глаза невольно взмокли от этой мысли, но слезы на них выступили едва-едва.
Дима заметил, что она смотрит на него. Весело помахал ей рукой, и в это время кегля ударила его в лоб.
– О-о! – дурашливо простонал он и, раскинув руки, замертво рухнул на спину.
Это была всего лишь шутка, но Ярослав ее не понял. Разрыдался, бросился тормошить «мертвого» дядю. Дима понял, что переборщил, открыл глаза, схватил Ярослава в охапку. Мальчик перестал плакать, заулыбался, с детским хохотом стал вырываться из его объятий. Но более взрослой Полине было не до смеха. Со слезами на глазах она бросилась к матери, прижалась к ней.
– Ну, чего ты! Дядя Дима уже ожил! – попыталась успокоить ее Наташа.
– А папа? Папа оживет?
Она не знала, что ответить дочери. И расплакалась вместе с ней.
– А ну, хватит хандрить!
Дима оторвал Полину от матери, взял ее под мышки и подбросил к потолку. Девочка сначала просто улыбнулась, а затем рассмеялась. Отец никогда не подбрасывал ее на руках, а дядя Дима баловал ее с удовольствием.
– Хватит, хватит! – забеспокоилась Наташа.
Потолки в детской высокие, три с половиной метра, а вдруг Дима не рассчитает силы, и Полина ударится головой. И вообще, темнеет – ему пора ехать домой.
– Скоро совсем темно будет, – сказала она, взглядом показывая на окно.
– Я не боюсь темноты, – улыбнулся Дима.
– Детям спать скоро, а ты их разыгрываешь, они потом не заснут…
– Хочешь, я им колыбельную спою? Я могу.
– Для этого няня есть… Зинаида!
Няня не заставила себя долго ждать.
– Я здесь, Наталья Евгеньевна! – показалась она. И тут же устремилась в детскую комнату наводить порядок.
А Наташа увлекла Диму вслед за собой на первый этаж. Но парень не торопился уходить.
– Тебе уже пора, – прямо сказала она.
– Да, сейчас поеду… Я бы от чая на дорожку не отказался. Скоро темнеть будет, а чай бодрит…
– Дома попьешь.
– Дома некому наливать.
– А мама?
– Мама сто грамм не нальет.
– Так тебе чаю или сто грамм?
– И от ста грамм бы не отказался. Но я за рулем, и как законопослушный гражданин… Ну так что, как там насчет чаю?
– Уговорил.
Наташа провела его в столовую, посадила за стол, прошла на кухню, включила чайник.
Она подала чай на две персоны, сама села за стол.
– Извини, я сейчас, – сделав глоток, сказал Дима.
Он вышел в кухню, но тут же вернулся. И встал у Наташи за спиной.
В доме тихо, только где-то на втором этаже няня возится с детьми. Окна зашторены – с улицы не видно, что происходит в столовой. И свет не включен.
– Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, – сказал Дима.
Он не касался ее, но стоял так близко, что Наташа чувствовала тепло и энергию его тела.
– И что? – дрогнувшим голосом спросила она.
Она не хотела, чтобы он притрагивался к ней, но в то же время ей нравилось, что он стоит рядом.
– Гена был мне не просто братом, – продолжал он. – Он был мне другом… Он обратился ко мне за помощью, и я должен был ему помочь. Но не успел. Этот Круча опередил меня…
– Я знаю, он угрожал Гене. Но почему ты думаешь, что он его убил?
– Потому что я видел его жену. Это роковая женщина, из-за таких убивают… Гена в нее влюбился, за что и был наказан… Я бы тоже мог в нее влюбиться…
– Неужели она так хороша? – ревниво спросила она.
– Не то слово, – отозвался Дима.
Он по-прежнему стоял позади Наташи, не смея или не желая прикоснуться к ней.
– Она старше тебя и выглядит не так молодо, как ты. Но есть в ней изюминка… Чувственная женщина, я бы даже сказал, эротичная… Была бы у меня такая жена, я бы убил из-за нее любого…
– Я хочу ее увидеть.
– Ты увидишь обычную красивую женщину. Но не почувствуешь ее притяжения, потому что ты не мужчина. А мужчины чувствуют самку, это природное, на инстинктивном уровне. Словами это не объяснить. Это прочувствовать надо.
– И ты чувствуешь самку? – поддавшись на провокацию, спросила Наташа.
– Да. Потому что самец… Может, и не такой яркий, как твой Гена, но мужская природа во мне сильнее разума. Я пытаюсь ее подавлять, и пока Гена был жив, это мне удавалось…
– При чем здесь Гена?
– При том, что я говорю о тебе… Я помню тот день, когда ты выходила за него замуж. Тебе тогда восемнадцать было, а мне шестнадцать. Ты такая красивая, такая взрослая, а я – глупый прыщавый юнец. Ты даже не представляешь, как я ревновал. Я представлял, как ты ложишься с ним в постель, как ты… Это было ужасно, я так мучился, даже хотел вскрыть себе вены…
– Это правда? – с замиранием сердца спросила Наташа.
– И эту правду я хотел бы забыть… Хотел бы, но не могу… Ты всегда была для меня идеалом. Даже самые красивые женщины проигрывали тебе… Но я слабак. Если Круча мог убить Гену из-за своей жены, то я не смог бы убить его из-за тебя… Но его нет, а ты рядом. И чувствую себя вором, который крадет из церкви святыни… Чувствую, но не могу ничего с собой поделать…
С приятным содроганием она ощутила, как его руки легли ей на плечи.
– Скажи, пожалуйста, чтобы я ушел, – попросил он.
– Уходи, – закрывая глаза, вяло сказала она.
Ей приятны были эти прикосновения, но еще больше нравилось чувствовать себя желанной женщиной. Она вдруг ощутила себя той восемнадцатилетней красавицей-невестой, на которую пускал слюни юный Дима Загорцев. Она хотела, чтобы ее любили, чтобы ею восторгались.
