Осень, листва на дорожках, но никому до нее дела нет – никто не сметает ее. Но порядок в общем-то соблюдается – нагромождений из веток и завалов из мусора вроде бы нет.
Сторожка располагалась близ «аллеи бандитской славы». Было на старом кладбище такое место, где с начала девяностых складировали на покой местную братию. И авторитеты здесь, и просто быки. Много гранитных памятников, за которыми нужен глаз да глаз, чтобы лихие люди не утащили. Сторожа охраняли это место особенно тщательно, потому что понимали, какая беда их ждет, если вдруг обнаружится пропажа. Потому и «штаб-квартиру» свою здесь разместили.
– А чего ты такой бледный? – удивленно посмотрел на лейтенанта Федот.
Вроде бы не робкого десятка парень. И с трупами работал, не отлынивал. А тут с лица вдруг сошел.
– Да место гиблое…
– Это ты зря. Места гиблые там, где убивают. А здесь лишь хоронят…
– Да я понимаю. И совсем не страшно. Просто муторно…
– Тогда стой здесь, если муторно…
Он шагнул в кладбищенскую сторожку с таким чувством, как будто входил в древний фамильный склеп. Но вместо каменного ложа, где могло лежать изъеденное червями тело, он увидел длинный дощатый стол, застланный газетой и заставленный всякой дрянью: пустые запыленные бутылки, банка с засохшей краской, кухонный нож с заржавленным лезвием, жестянка с бычками. В темном углу стоял топчан, на котором лежал мужик с испитым лицом.
– Балдеешь, Кузьмин?.. Или это ты, Гаврилыч?
Голос Федота звучал насмешливо, и не было в нем дружелюбия. И Ефрема Кузьмина он допрашивал, и Петра Банича, но все безрезультатно – не знали они, кто похоронил Сечкину. И в изоляторе их держали, и угрожали, а все бесполезно.
– Товарищ майор! – испуганно вскочил с места сторож.
Маленький, худой, грудь впалая, лицо как у высохшей мумии. И пахло от него нехорошо, почти как от бомжа. А ведь немало должен был на кладбище зарабатывать. Официальный оклад у них невысокий, но ямку выкопать, присмотреть за богатой могилкой, которых здесь хватает… В общем, за месяц набегает приличная сумма, если, конечно, не зевать. Ну, а если еще гробами торговать…
– Что, Кузьмин, устал после ночной работы? – спросил Федот. – Или Гаврилыч сам это делал?
– Что делал?
– Да то и делал… Где Гаврилыч?
– Так это, домой поехал…
– Ну, домой так домой… Сейчас брату Самогорова позвоним, он своих бандитов пришлет…
– Каких бандитов, начальник! – в паническом замешательстве посмотрел на Комова Кузьмин.
– Обыкновенных, с паяльными лампами… Ведро, я смотрю, у тебя есть, крысу поймать можно… Знаешь, как это делается, Кузьмин? Поймают бандиты крысу, посадят ее в ведро, а тебя сверху, голой попой. А потом это ведро греть начнут, паяльной лампой, крыса метаться начнет, а выхода нет. Нет выхода, но крыса его найдет. Через твою дырку… Ты даже представить себе не можешь, как это больно…
– А… А за что?
– Ты знаешь, я не бандит. – Федот взял со стола нож, провел пальцем по ржавой шероховатости клинка. – Я человек добрый и не стал бы тебя мучить, если бы ты выкопал из могилы гроб моего брата. Тьфу-тьфу… Я бы тебя просто убил… Куда ты дел гроб Самогорова?
– Это не я, – от страха просев в коленях, пробормотал Кузьмин.
– А кто?
– Гаврилыч!
– А ты ему не помогал?
– Нет… Мне деньги ни к чему! А ему все мало!
– Где он?
– В «Стикс» поехал. Это агентство такое похоронное. Офис у них здесь, в Битове, а он в Янтарный поехал, там у них база. И гробы там принимают…
– Гробы? Так это что ж, не один Самогоров пострадал?
– Я ему говорил, а он выпучит бельма и лыбится, как псих на зеркало! – в сердцах выплеснул Кузьмин.
– Я спрашиваю, кого еще из гробов вытащили?
– Так это, ну, которые с ним рядом. Ну, которых летом еще похоронили…
– Загорцев? Скоробогатов?
– Вот! Вот! Они самые!.. Без гробов лежат, в сырой земле… Я Гаврилычу говорил…
– Тут нужно было не говорить, а милицию вызывать… Собирайся.
– Куда?
– В отделение поедешь. Как соучастник…
Он мог бы оставить сторожа на месте, но боялся, что тот свяжется с Баничем, подаст сигнал об опасности. А это в планы Федота не входило. Тем более что путь в поселок Янтарный проходил через райотдел.
Передав задержанного в дежурную часть, вместе с Костоедовым Комов шел к своей машине, когда его окликнул начальник.
– Что это за похоронные страсти у тебя? – спросил Круча. – Сторожей кладбищенских сажаешь.
– А пусть посидит пока. Когда созреет, я его колоть буду. Если другого расколоть не смогу… Помнишь, я тебе про гробокопателей говорил. Как в воду смотрел. И у нас такая же тема. Вчера Самогорова без гроба оставили, до этого Загорцева разбушлатили, Скоробогатова… Этот признался. А его друг сейчас в Янтарном, там, говорят, вторчергроб открыли. Надо закрывать эту лавочку. И Банича за гланды брать. Он по ночам шляется по кладбищу, может, видел, кто Сечкину хоронил…
– Чем черт на кладбище не шутит, – одобрительно улыбнулся Степан.
Комов уже собирался трогаться, когда Круча хлопнул рукой по крыше его машины:
– Я с тобой. А то кто знает, может, там и впрямь черти водятся…
До Янтарного доехали с ветерком. По знакомой уже дороге добрались до завода «Железобетон», на территории которого и размещалась складская контора похоронного агентства «Стикс».
Пока ехали, в небе светило солнце, но стоило машине остановиться возле оградки с выставочными памятниками, как небо вдруг потемнело.
– Твою мать! – выйдя из машины, возмущенно протянул Костоедов.
Он завороженно смотрел на гранитный памятник в виде обломка скалы. Даже Комов похолодел, увидев на нем фото своего подчиненного. Костоедов узнал самого себя и впал в прострацию.
– Это уже не шутки, – грозно сказал Степан Круча.
Как и все, он был в гражданке, поэтому не произвел особого впечатления на дюжего хлопца с помятым лицом, вышедшего к ним из складского помещения. Узкий лоб, большие, но припухшие глаза, широкая, выпирающая челюсть. Трехдневная щетина; засаленная, расстегнутая до пупа рубаха, волосатая грудь. Широкие плечи, короткие, но сильные руки, крепкие кривые ноги.
– Вам что-то нужно или как? – небрежно спросил он.
– Что нам нужно? – в бешенстве взревел Костоедов и неожиданно для всех бросился на парня.
Напрыгнул на него, с разворота обхватил его шею, попытавшись пригнуть голову к земле. Но лейтенант не рассчитал силы и сам оказался под ногами у хлопца.
– Наших бьют!
