– Он связал, я развязал, – сухо и бесцветно обронил он.
И направился к выходу. Больше он в этот дом ни ногой... Хотя кто его знает. Похоже, Виола – это его крест, который он должен будет нести до конца своей жизни. Если так, то он к ней рано или поздно вернется. Ведь крестами не бросаются...
* * *
Лева и Вилли лежали в одной палате. Игнат был здесь впервые. И плевать, что его могут задержать. Ведь он уже исполнил свой долг...
Вилли был в сознании. И даже в радостном порыве поднял руку, когда увидел Игната. Говорить он еще не мог. Да это и не обязательно.
– Жив, курилка! – растроганно улыбнулся Игнат.
Он взял Вилли за руку, пожал ее.
И Леве он пожал руку. Но тот этого не почувствовал. Потому что был в коме. Аппарат жизнеобеспечения, трубка во рту и в носу, лицо белое как полотно. Скорбное зрелище...
Рядом с Левой сидела Настя. В глазах слезы, губы поджаты.
– Его Нахальцев хотел убить, – тяжко вздохнул Игнат. – Нет больше Нахальцева...
Понятное дело, что для Насти это было слабое утешение. Какое ей дело, кто заказал Леву. И что с того, что за него отомстили...
– Лева, братан, все будет нормально, – смахивая слезу с глаз, сказал Игнат.
Печально посмотрел на Вилли.
– Выздоравливай, братан. Надо выздоравливать. Мне без вас никак...
Вилли улыбнулся, кивнул – обещает выздороветь.
– И Леву давай за собой тащи! Хватит ему сачковать... Дел невпроворот...
Вилли снова кивнул. Как будто он в самом деле мог вытащить Леву с того света.
– А за меня не волнуйтесь, все будет хоккей! – широко улыбнулся Игнат.
За его спиной послышался подозрительный шум. Он обернулся и увидел, как в палату входят два крепких мужика в штатском, за ними два мента с автоматами.
– Да вы не бойтесь, – пренебрежительно усмехнулся Игнат. – Я бегать не стану...
Он спокойно протянул руки под наручники, которые тут же защелкнулись на запястьях.
И тут же послышался какой-то писк. Как будто какой-то медицинский механизм возмущался его задержанию...
Уже потом он узнал, что это возмущался сам Лева.
Он был возмущен настолько, что стал пробуждаться из комы. И ведь проснулся...
* * *
Крендель легко убивал, легко уходил от преследования. И никак не думал, что окажется за решеткой. И это случилось. Он в камере, где бал правит уголовная шпана. Он мог убить любого. Но у него нет оружия, чтобы это сделать. А в рукопашной он никто. И его боевой дух, как выяснилось, опустился ниже уровня параши. Подумать только, а ведь каких-то пару недель назад он был крутым до невозможности. А здесь, в камере, его никто не воспринимает всерьез, с ним обращаются как с каким-то сопляком. Всем наплевать, что за ним столько трупов...
Менты раскрутили его на все убийства, которые он совершил. Хотя он пытался валить все на покойных Перца и Огурца. И ему бы это удалось, если бы не Кекс. Эта падла сломалась на первом же допросе и сдала Кренделя с потрохами. Так что ему пришлось подключаться к этому процессу и в обратном порядке валить все на Кекса. Так они и сдали друг друга...
Крендель видел, как падал мент Паша. Кто-то выстрелил ему в голову. Но выяснилось, что это он убил мента. Надо же было швырнуть в тот злополучный отсек гранату... Пришлось сдавать мента. Он рассказал, как Паша заказывал ему Ступина, как заставлял расстреливать авторитетов. Он рассказал все, все... Деваться-то некуда...
Теперь его ждет пожизненное заключение. Ну да ладно, и за решеткой есть жизнь. Никчемная, но жизнь...
– Эй! – Кто-то тронул Кренделя за плечо.
Он поднял голову и увидел Бахила, здоровенного «быка» из воровской пристяжи.
– Ты, говорят, за лохматый сейф сюда зачалился, – паскудно улыбнулся Бахил.
– Я?! Да ты чо?! – встрепенулся Крендель. – Я за мокрое! На мне куча жмуров, понял?
– Да? А говорят, ты какую-то девку измочалил... Помнишь такую. Она на серебристом «Мерседесе» гоняла. А ты машину забрал у нее. И целку тоже забрал. Она не хотела, а ты забрал... А ты знаешь, что это сестра моя была!
Галка Аникушина не могла быть сестрой этого урода. Но она была дочерью законного вора... Кренделя бросило в жар.
– А еще говорят, что ты с проститутками озоровал, – зловеще осклабился Бахил. – Насильничал и убивал...
Крендель хотел что-то сказать в ответ, но сухой колючий ком намертво перехватил горло.
– Ты моих подруг убивал!!! – рявкнул Бахил и схватил его за грудки, сорвал со шконки.
Крендель пытался сопротивляться. Да куда там! На помощь Бахилу ринулись другие блатари... Сначала его били, да так, что рушились зубы. Затем его швырнули на пузо поперек шконки, сорвали с него штаны... А потом было больно, очень больно... Сначала перед глазами у Кренделя стояла воровская дочка. А затем, уже реально, перед ним всплыла та штука, которой он ее делал женщиной... Как будто откуда-то издалека послышался чей-то голос. Кто-то всерьез рассуждал, что зубы Кренделю выбили не зря. Мол, теперь его без всякой опаски можно пользовать по назначению...
Его пользовали по очереди всей камерой. Затем вышвырнули под шконку возле «дальняка». И еще сказали, что его время наступит скоро. Дескать, нужно дождаться две тысячи пятого года. Это будет год Петуха. И, возможно, все лагерные «петухи» попадут под амнистию...
Только не будет никакой амнистии. К тому же Крендель уйдет на пожизненное заключение, а там одиночные камеры, и никто больше не будет его трогать... Теперь пожизненный срок казался ему спасением. Но разве к этому он стремился?..
