– Поэтому Титаник и открыл стрельбу? Ты заморочила ему голову, и в результате погибли люди. И он сам погиб. А мы теперь вынуждены искать новое пристанище…
– Погибли наши враги.
– Именно этого ты и добивалась.
– И этого тоже… Титаник раньше тебя понял, что нужно помогать нам…
– Помогать вам?! – возмущенно перебил я. – А кто вы такие?! Откуда взялись? Что вам нужно на нашей планете?
Только сейчас до меня дошло, что я, возможно, первый в мире живой человек, которому довелось общаться с самым настоящим злоформером, с этим порождением абсолютного космического зла.
– Эта планета такая же наша, как ваша. Это наша общая планета…
– Тогда почему вы ее разрушаете?
– Мы не разрушаем, мы – созидаем… Мы созидаем вечность. Я знаю, люди хотят жить вечно. Они мечтают о вечности. И мы даем им вечную жизнь…
– Тогда скажи, почему они бегут от этой вечности?
– Ты боишься смерти?
– Да.
– Почему? Ведь после смерти начинается загробная жизнь. Вечная жизнь в райских облаках…
– Я в это не очень верю.
– А кто-то верит. Очень верит. И все равно боится умереть… Ты можешь умереть прямо сейчас. И сразу же родиться для вечной жизни…
– Кем, зомби, кенгом, косорогом?
– А кем хочешь?
– Но я не хочу быть зомби. И кенгом не хочу. И косорогом…
– А чем ты лучше кенга?
– Если я уродлив внешне, это еще не означает, что я урод в душе.
– Я не говорю, что ты урод внешне. А ты говоришь, что кенги уроды.
– Я не говорю.
– Но даешь понять.
– Кенги тупые. Зомби еще тупей. У них совсем нет мозгов… Их жизнь даже не назовешь существованием…
– Да, но при этом они счастливы… Хочешь узнать их мир изнутри?
– А можно обойтись без этого? – похолодел я.
– Можно… Если ты наш друг…
– Э-э… А что нужно, чтобы стать вашим другом? Убивать людей?
– Не людей, а военных.
– Но я сам военный.
– Ты неопасный… Пока неопасный… Но можешь стать опасным. Тогда я на тебя разозлюсь. Но я не хочу на тебя злиться… Ты упрямый, а я все равно хочу, чтобы ты стал моим другом… Да, ты упрямый. Ты не хочешь жить одним настоящим. Ты все время оглядываешься в прошлое, где у тебя родители, друзья-однополчане. Они не дают тебе покоя, не позволяют остаться в настоящем…
– Не дают покоя, – кивнул я. – Отец в гробу перевернется, если я стану воевать со своими. А мои друзья?.. Они мне друзья, потому что я плечом к плечу с ними шел в бой. И сейчас они воюют. Против твоего чертового Аномалья, против злоформеров, против порожденных вами зосов… И как я могу воевать против них самих?
– Лучше воевать против нас?
– Это мой долг.
– Долг – это красивый хрустальный шар. Он блестит на солнце, радует глаз, но внутри его пустота. Эту пустоту легко увидеть, если заглянуть внутрь шара. А еще лучше разбить его… И ты загляни вглубь своего долга… Пойми, люди объявили на тебя охоту. На тебя и на твоих людей. Ты сам это знаешь, да и нам это известно… Вы все – вне закона. Поэтому вы и оставили блокпост. Но ты не переживай, мы спрячем вас, мы дадим вам кров…
– Если бы вы позволили мне связаться со своими, но вы забили весь эфир… Вы все время мешали нам. Вы перекрыли нам дорогу назад, вы лишили нас возможности объясниться с начальством.
– Да, силы нам пока хватает. И дорогу вам перекрыть можем, и связи лишить. А зачем вам дорога? Зачем связь? Мы вас приняли, вы для нас почти родные. И вы поможете нам…
– Но я не буду убивать своих.
– Они уже не свои, они – чужие. И ты будешь их убивать. Потому что служишь нам…
– Нет!
– Да!!!
– Где ты? Почему я тебя не вижу? – до боли в ушах закричал я.
– Ты меня не видишь. Потому что меня здесь нет. Я далеко-далеко. Так далеко, что не могу с тобой говорить.
– С кем же я тогда говорю?
– С самим собой… Ты сам задаешь себе вопросы, сам на них и отвечаешь… Ты сам уже знаешь, кто враг тебе, кто друг. Ты думаешь, что не соглашаешься со мной. Нет, ты споришь с самим собой. Ты знаешь, где твое спасение, где твоя жизнь. Ты знаешь, что Аномалье – это твой дом. Что настоящее – твое время. Но ты все-таки цепляешься за прошлое, споришь… Но ты уже все для себя решил. Ты будешь жить с нами, ты будешь помогать нам…
Я открыл было рот, чтобы сказать «Нет!», но в уши, казалось, вонзились длинные иголки. Не в силых терпеть стреляющую боль, сжимая уши ладонями, я сел на корточки, скользнув спиной по мокрой холодной стене.
А ведь я действительно все это время разговаривал с самим собой. И сейчас, и в прошлый раз, когда желал Марицу как женщину. Тогда она стояла у меня за спиной, чтобы я не видел, как молчат ее губы и говорят глаза. Нет, не говорят, а внушают мне вопросы, на которые я сам же искал ответы. Искал, рассуждал… Но так и не согласился с самим собой, что должен убивать своих… Видимо, приближался к этому решению, но так и не дошел…
«Ты уже не человек, – озвученная знакомым женским голосом всплыла у меня в сознании вразумляющая фраза. – Ты ничуть не лучше зосов, за которых вас приняли вертолетчики. Поэтому тебя хотели убить. И тебя, и всех твоих солдат. А сегодня вас тоже собирались убить, для этого к вам и ехал спецназ. Полковник Брыль предал вас окончательно. И вместе с ним вас предали все люди… Но мы спасли вас. Мы и дальше будем заботиться о вас. О вас… У тебя больше нет прошлого, у тебя есть только настоящее. Вечное настоящее. И в этом вечном настоящем у тебя есть друзья. Они же твои подчиненные. Ты должен заботиться о них. Ты должен сохранить им жизнь. Они для тебя люди, а все, кто на Большой земле, – враги. Твои заклятые враги… Враги…»
– Да, враги! – хоть и невменяемо, но все-таки согласился я.
После чего встал на ноги, тряхнул головой, как это делают, чтобы взбодриться.
«Никто не заставляет тебя на них нападать. Но если нападут на вас, ты должен убивать. Должен. Потому что ты обязан защитить свое настоящее…»
– Да, защищаться надо…
Я почувствовал, как в голове у меня зашумело, перед глазами замельтешили огненно-красные звездочки, темнота вдруг всколыхнулась, пошла радужными кругами – так на воде расходятся радиальные волны от упавшего камня. Снова залаяли собаки, в предсмертной агонии крякнул добытый ими селезень, охотничий рожок радостно пропел победу, в углу комнаты вспыхнул красный свет, высветив диван и сидевшую на нем женщину в белом халате и с фоноскопом на груди.
Марица вернулась в образе врача. Коленки сведены вместе, ладони раскрепощенно покоятся на бедрах. Лицо у нее строгое, но вместе с тем спокойное и даже доброе. Взгляд пристальный, менторский, внушающий послушание, без которого невозможно нормальное общение между пациентом и врачом.
