– От всей души да по сто восьмой статье, – усмехнулась женщина.
– Ну, это вряд ли, – нахмурился Спартак.
В дисбате их заставляли учить наизусть и воинские уставы, и Уголовный кодекс, чтобы впредь неповадно было нарушать закон. Но сто восьмую статью он знал не по книгам, эта статья значилась в его уголовном деле, по ней он был осужден, – тяжкое телесное повреждение.
– По органу я его не бил, с этим у него должно быть все в порядке.
– По какому это органу? – развеселилась вдруг женщина.
– Ну, я же знаю, что такое сто восьмая статья, там про опасность для жизни сказано, про потерю зрения, слуха. Или какого-либо органа. Либо утрату органом его функций… А по этому органу я Сагояна не бил. В челюсть дал, врать не буду. Но там точно перелома нет. Он со мной сегодня разговаривал. Братков привел, те сказали мне, чтобы я проваливал, а то кости, говорят, переломают. Как будто мне этого мало? – С печальным вздохом Спартак погладил пальцами нижнюю челюсть. – Даже не знаю, как жить в этом мире, где прав тот, у кого больше силы…
– Ну, это мы подскажем, как жить в таком мире. А ты подскажи мне, откуда у тебя такие познания Уголовного кодекса. Только не темни, не надо…
Дознаватель вдруг расслабленно опустила плечи, выдохнула воздух, который, казалось, помогал ей поддерживать изнутри пышную грудь, полезла в ящик стола, достала оттуда пачку сигарет.
– Будешь?
И себя угостила, и Спартака не обделила.
– Кстати, я даже не знаю, как вас зовут, – по-свойски улыбнулся он ей.
– Татьяна Ильинична… Капитан Свекольникова… Можешь просто, Татьяна Ильинична… Так откуда познания?
– Три года дисциплинарного батальона, – покаянно вздохнул Спартак. – Раньше только два года давали, а потом три стало, и я на эти три года загремел…
– За что?
– Да начальнику столовой двинул. Он, когда падал, голову проломил… Я мог бы на суде сказать, что он тушенку ящиками воровал. Не сказал. Хотя он и воровал. Сто процентов моя вина, я ее даже отрицать не пытался. Не должен был этого делать, но не сдержался. А здесь другое дело…
– Будем разбираться, какое здесь другое дело. Если выяснится, что Сагоян вам не заплатил, с ним совсем другой разговор будет…
– А какая статья мне реально светит?
– Сто двенадцатая.
– Легкое телесное повреждение?
– Да. Срок до одного года лишения свободы.
– Но есть же и другие варианты. Исправительные работы, например. А еще лучше штраф…
– Это суд решать будет. А у тебя судимость.
– Погашенная.
– Не важно.
– Спасибо.
– Пожалуйста, мой дорогой, – с той же иронией отреагировала Татьяна Ильинична.
Думала она недолго и до выяснения всех обстоятельств дела отправила Спартака в камеру предварительного заключения.
5
Кого-то перед дракой колотит мандраж, а из Мартына ключом била энергия – руки не мог на месте удержать, ноги покоя не давали. Это все от волнения. Драка – это всегда страшно; может, потому и хочется, чтобы все поскорей закончилось. Быстрее начнешь, быстрее кончишь…
Мартын и рад бы, чтобы все началось поскорей. Но сегодня он во главе угла. Он развил бурную деятельность – собрал огромную толпу, договорился с автобусом, который особым рейсом доставил народ к рынку. За старшего вроде бы Гобой, но реально Мартын всем рулил, и ему нельзя облажаться. Спешка, как известно, хороша лишь при ловле блох. А братва против них серьезная. Мощные ребята на них идут; мало того, что накачанные, так еще агрессия в них зверская – кажется, что не люди, а танковый клин накатывается.
Три амбала впереди, остальные – сзади, цепью. Немного их, десятка полтора, ни палок у них, ни кастетов. Но выглядят московские очень внушительно.
Мартын оглянулся назад – толпа за ним солидная, без малого четыре десятка пацанов, и почти все с молотками на длинных ручках. Секретное оружие знаменских, таким и покалечить можно, и убить. Особенно удобно для тех, у кого кулачный удар не очень сильный. Такой мощью даже самых крутых амбалов умолотить можно.
Мартын понимал, что выглядит не очень впечатляюще. Нет в нем той богатырской стати, что у Спартака, но с ним Бабай и Угрюм, вдвоем они хоть как-то компенсируют отсутствие вожака. Сейчас главное – не теряться. И с вражескими авторитетами вести себя как минимум на равных. Тогда и разговор состоится.
– Я не понял, шпана, что за дела? – с хамским презрением глянул на Мартына бритоголовый детина с грубыми, тяжелыми чертами лица.
Авторитеты сошлись на середине пустыря. Сначала терка, потом все остальное. Только Мартын почему-то не чувствовал себя авторитетом. Хотя именно к нему обратился главарь вражеской команды, его за старшего принял.
– Шпана у тебя в штанах! – стараясь вести себя важно, солидно, отозвался он.
– То, что у меня в штанах, тебе в рот не залезет, девочка.
– Зря ты так, – сычом глянул на него Мартын. – Могли бы миром все решить, а ты мосты рубишь…
– Что мы можем миром решить? – сплюнул на землю авторитет. – Рынок вам отдать?
– За рынок пока разговора не было.
– А чего толпу пригнал?
– За Спартака спросить.
– Не знаю такого.
– И за себя тоже спросим. Мы кафе строили, а вы нас оттуда погнали…
– А-а, работяги-строители, – презрительно хмыкнул амбал. – Так вот в чем проблема…
– Да, и эту проблему я тебе в рот вобью, девочка. Боюсь, что подавишься…
– Ну да, за тобой толпа. Только фуфло все это. Завтра здесь две сотни бойцов будет, прямо на месте вас и закопаем…
– До завтра еще дожить надо…
– Короче, чего вы хотите? Свободу попугаям?.. Ну, хорошо, со своими арами разбирайтесь сами. Мы в эти дела не лезем. Что еще?
– Спартак сейчас в ментовке.
– Мы здесь ни при чем.
– Да, но ара его вложил. А вы ару под свою крышу взяли. Значит, вы во всем в ответе…
– Это угроза?
– Нет, это предъява…
Мартын понимал, что две сотни бойцов к завтрашнему дню вполне могут оказаться реальностью, но и отступать он не собирался. Московский авторитет оскорбил его, и Мартын обязан его проучить. К тому же и за рынок очень поговорить хотелось. В конце концов, хватит понапрасну проливать кровь. Ведь можно и за Спартака спросить, и рынок под себя взять. Это деньги, реальные деньги. И совсем не обязательно горбатиться на стройке, когда можно стричь купоны с овцеподобных торгашей.
– И выход у вас только один – убраться с рынка подобру-поздорову.
– И отдать его подзаборной шпане?
