Клинч подал знак, и один из его упырей выдернул из-под куртки пистолет. Внизу живота у Ираклия вдруг развязался какой-то узелок, в штанах сначала стало холодно, а затем – тепло и мокро.
Впрочем, выстрелить бандит не успел. За спиной у него вдруг открылась дверь, и в кабинет вошли громоздкие люди в строгих костюмах. Браток наставил ствол на них. И второй боец полез под куртку за оружием.
Но гости уж очень быстро ощетинились стволами. Чувствовалась тренировка, причем самого высокого уровня. Уж не чекисты ли к Ираклию пожаловали? Но ведь он их не вызывал.
– Эй, кто вы такие? – озадачился Клинч.
– Спартак Евгеньевич, тут какие-то с оружием, – сказал один в черном, обращаясь к своему боссу, который оставался в приемной.
На вопрос Клинча отвечать он явно не собирался.
– А-а, Спартак Евгеньевич! – всколыхнулся Ираклий. – Меня убивают!
Он понял, о ком идет речь. Это Катин брат, законный вор, очень крупный криминальный авторитет. Если бы он раньше знал, кто у нее брат, он бы не позволил ей уйти. И Красницкого бы осадил…
Никонов не побоялся войти в кабинет, где воздух, казалось, с треском искрился от возникшего в нем напряжения. Обогнул своих телохранителей, направился к бандитам. Непозволительное, казалось бы, безрассудство. Но, видимо, этот человек привык рисковать своей жизнью. К тому же непоколебимая уверенность в собственном могуществе делала его похожим на гигантскую гранитную глыбу. Клинч невольно отступил на шаг, глядя на него. А ведь Спартак Евгеньевич ничего не говорил, он всего лишь смотрел на него, взглядом сминая его боевой дух. Ираклий мог бы прийти в полный восторг, наблюдая за тем, как сдувается Клинч, но его самого пучило от страха.
– Ты кто такой? – зло спросил бандит.
– Никон я, – спокойно сказал Спартак Евгеньевич. – Я в законе.
– В законе?
Казалось бы, Клинч должен был прийти в ужас. Законный вор в его среде обитания звучит громко. Но нет, он облегченно вздохнул. Хотя взгляд его засочился угодливостью перед сильным мира сего. А его бойцы спрятали оружие, хотя телохранители вора продолжали держать их на прицеле. Пока Спартак Евгеньевич жестом не велел им расслабиться.
– Я думал, из Конторы, – сказал Клинч.
– По-твоему, я похож на мента? – с ледяным возмущением спросил Никонов.
– Э-э… Ну, я подумал… – замялся браток.
– А здесь что делаешь?
– Ну, дела пацанские. Все чисто по понятиям, – с гордостью за себя отозвался Клинч.
– Тридцать процентов требует! – возмущенно уточнил Ираклий. – Тридцать процентов от дохода!
– Это уже детали, – покачал головой Никонов.
– Но это грабеж! – похолодел Валерьев, глядя на него.
Он почему-то думал, что Катин брат за него заступится. Ведь он пришел к нему для того, чтобы его сестра вновь оказалась на сцене. А для чего еще он здесь?..
– Грабеж, но все по понятиям.
– Вот, вот! – подхватил Клинч, свирепо глянув на Ираклия. – Если законный вор сказал, что надо платить, деваться тебе некуда, понял?
– Погоди, – раздраженно поморщился Спартак. – Не гони лошадей, а то загонишь… Ты, конечно, вправе требовать с Ираклия тридцать процентов. Но ты делаешь из него жертву. А жертва вправе обратиться за помощью к ментам. У нас свои понятия, у коммерсантов – свои. Логично?
– Если храбрый, пусть попробует, – занервничал Клинч.
– А у него выхода не будет. Или к ментам, или за кордон со всеми деньгами. В любом случае тебе ничего не обломится. Логично?
– Может быть.
– Ты, вообще, кто такой?
– Клинч я. Вместо Карпа.
– Ну да, свято место пусто не бывает, – пренебрежительно усмехнулся Никон.
– Ты же не за этим приехал, чтобы это свято место под свою «крышу» взять?
– Не за этим. У меня чисто деловой интерес. Есть человек, которого я хочу вывести на сцену. И есть продюсер, который это сделает. И я этому продюсеру буду платить за услугу. Начну со ста тысяч долларов. Понимаешь?
Взгляд у Спартака ледяной и тяжелый, как айсберг. Он смотрел на Клинча, но вместе с ним стал мерзнуть и сам Ираклий.
– Подругу свою хочешь звездой сделать?
– Почему подругу? Может, у меня человек есть, который лагерные песни поет. Про тяжелую жизнь поет, про людскую подлость, про пацанскую дружбу. Может быть такое?
– Ну да, дело нужное, – подавленно кивнул Клинч.
– Я на это дело деньги общаковые подпрягу, сто тысяч. Чтобы эти песни пацанов на зонах грели. И ты с этих ста тысяч тридцать себе возьмешь? Тридцать тысяч воровских денег должны осесть в твой карман – это, по-твоему, правильно?
– Э-э, я не понял, это что, предъява? – растерянно возмутился Клинч.
– А ты как думаешь?
– Мы с воровских денег ничего не возьмем. Сто тысяч вложите, сто тысяч в дело и уйдет.
– Не факт. Это я предполагаю, что нужно сто тысяч вложить. А твоя жертва… – Никонов кивком головы показал на Ираклия. – Твоя жертва скажет, что нужно больше. Скажет, что раскрутка моего человека стоит сто тридцать тысяч. И это будет правдой. А почему? Потому что ему нужно будет отбить деньги на твой налог. А сто тридцать тысяч – это только первый транш. Чем дальше в лес, тем больше дров. Может, нам «лимон» придется в это дело вбухать, и с этого «лимона» ты возьмешь триста штук. А ты знаешь, что такое триста тысяч долларов? Целая зона на эти деньги целый год может греться. А то и два. Если не три…
– Что-то ты не то говоришь, – в отчаянии мотнул головой Клинч.
– Не то, – легко, но с подвохом согласился Спартак. – На самом деле все по-другому. Ладно, если Валерьев за кордон уйдет, другого спеца по этой части найдем. А если он «крышу» сменит? Если менты тебя закроют, а его под себя возьмут? Тогда часть наших воровских денег к ментам отойдет? Ты хоть представляешь, как это будет западло?
– Э-э… Ну, да…
– Меня такой вариант не устраивает. По мне, Валерьев тебе платить должен. Это по понятиям.
– По понятиям.
– Ты же понятия уважаешь?
– Ну да, – кивнул Клинч.
– И наши воровские законы тоже уважаешь?
– Само собой.
– Вот и я говорю, что Валерьев тебе платить должен. Это и по понятиям, и выгода опять же. Для общака. Валерьев платит тебе, а ты платишь в общак. Все по закону. Или нет? – Никонов пронзительно посмотрел на бандита.
Как шарик иглой, так и он проткнул Клинча взглядом.
– Э-э… Какой общак?! – оторопел тот.
– Воровской общак. За которым я смотрю… Или ты в другой общак отстегиваешь?
– Нет, но…
– Никаких «но»! – жестко отрезал Спартак. – Тридцать процентов – это слишком много. Десять процентов будешь брать. Из них двадцать процентов на общак. Такая вот постанова. Вопросы?
