— Гогия, ты памидоры любишь? — спросил Арчеладзе и ответил: — Кушать да, а так — нэт.
Зямщиц медленно сел, ухватившись сомкнутыми руками за сиденье.
— Арчеладзе? — глухо, через ткань мешка спросил он.
— Кого встречал в Шереметьево два дня назад? Быстро отвечай! — Полковник встряхнул «мидака».
— Никанорыч!..
— Ну?! Быстро! — Арчеладзе сдёрнул мешок с головы.
— Я не знаю…
— Знаешь, если встречал!
— Меня попросили…
— Кто? — рявкнул полковник и встряхнул Зямщица ещё раз. — Кто попросил?
— Виталий Борисович… — начал было «мидак» и спохватился: — Никанорыч, не лезь в эти дела! Не трогай…
— Кристофера Фрича встречал тоже по его просьбе?
Зямщицу стало плохо, налились кровью глаза — похоже, бывший сослуживец страдал гипертонией.
— Ты можешь выпотрошить меня, — прохрипел он, — и ничего не добьёшься… Не дадут и шагу сделать… Уберут обоих… Как Кристофера… Они своих не щадят!
— А по чьей просьбе возил гостя на правительственную дачу? — напирал Арчеладзе. — Кто просил устроить встречу?
— Никанорыч, ты что хочешь? Деньги? Славу?.. Куда ты суёшься?
— Где у тебя ключи от квартиры? — вдруг спросил полковник и, как мешок, поднял «мидака» с пола, усадил.
— Зачем?..
— Хочу познакомиться с твоим гостем! — Арчеладзе стал обшаривать карманы Зямщица — ключи оказались в куртке.
— Не ходи туда, Никанорыч!
— Его встречал в Шереметьево?
— Нет!.. Не трогай этого человека! Это не тот!
Полковник приоткрыл дверцу машины, подал ключи Кутасову.
— Возьмёшь в квартире гостя, — приказал он. — Веди в машину. И вещички его прихвати.
Зямщиц обмяк, потерял самообладание:
— Ты сошёл с ума… Не ведаешь, что творишь.
— Ведаю, — отрезал полковник. — Я изымаю тебя у государства и закона. И твоего гостя — тоже!
— Что значит — изымаю?.. Как понимать?
— Понимай так: я объявил вам личную войну, — заявил Арчеладзе. — Теперь у меня своя тактика и стратегия. Ты мой пленник, и жизнь твоя в моих руках.
— Я не делал тебе плохого, Никанорыч! Мы же были товарищами!
— Не делал?! — Полковник схватил его за грудки. — Зачем гостя взял с собой на встречу? Ну?!
— Он сам!.. Я не мог отказать, — признался «мидак». — Он хотел убить тебя!
— И ты привёз убийцу?
— Виноват, Никанорыч… Они давно повязали меня. И сына держали…
— Как зовут гостя? — сбавив тон, спросил Арчеладзе. — Кто он, откуда?
— Виталий Борисович… А кто такой — спрашивать не принято.
— Кого встречал в Шереметьево?
Зямщиц смотрел умоляюще, но не нашёл снисхождения.
— Мне не жить, найдут…
— Кого?!
— Альфреда Каузерлинга, — выговорил «мидак». — Остановился в гостинице «Россия». Прилетел рейсом из Мадрида.
— Кто организовывал встречу на правительственной даче?
— Виталий Борисович… Я только как извозчик!
Арчеладзе похлопал его по плечу, вздохнул:
— Ладно… товарищ! Я тебя помилую. Иди домой. Сейчас принесут ключ, сниму наручники.
Зямщиц вжался спиной в сиденье, замотал головой:
— Не пойду! Нельзя!.. Они найдут, достанут!
— Не бойся, иди, — взбодрил полковник. — Если ты был извозчиком, какой с тебя спрос? Я отведу от тебя подозрения. Ты ничего не сказал.
— Никанорыч, не выгоняй меня! Я из машины не выйду!
— Ты что, заболел? У тебя мания преследования.
«Мидак» придвинулся к окну и вдруг посмотрел со злостью:
— Ты всегда такой был, Арчеладзе! Ты никогда не жалел человека. «Гогия, ты памидоры любишь? Кушать — да, а так — нэт!» И с людьми, как с помидорами…
— Я презираю мелких людей! — с ненавистью сказал полковник. — Меня тошнит от маленького человечка! Карлики создали культ карликов, Россию превратили в лилипутию! Ненавижу эту мелкую тварь!
— Но их много! — устрашился «мидак». — Их легионы! И длинные руки… Они тебя зарежут. Или сам выпрыгнешь из окна…
Полковник молча достал из кейса протез однорукого, сунул кукиш под нос Зямщица:
— А это видел?
«Мидак» сжался, вскинул испуганные глаза — протез ему был знаком! Отпихнул его, закрылся рукой, как от наваждения.
— Зачем ты ездишь в музей художника Васильева? — спросил Арчеладзе.
— Меня заставляли! Давали нож…
— Зачем?!
— Порезать три картины, — признался Зямщиц. — А я не могу! Мне страшно! Охватывает ужас… Перед птичьим взором!
— Что же они сами не могут порезать эти картины? Или легче резать людей?
— Не знаю. — «Мидака» потрясывало. — Они не могут войти… Не могут перешагнуть порога! Там какая-то энергия… Тело корёжит.
В это время за дверью послышался шорох, кто-то поскрёбся. Арчеладзе открыл — бойцы тащили обездвиженного гостя.
— Что с ним? — спросил полковник, уступая дорогу.
— Пришлось отрубить паралитиком, — объяснил Кутасов. — Никак не идёт добровольно…
— Вези обоих на базу, — приказал Арчеладзе. — Допрашивать стану сам. И будь на связи. Сегодня пленэр на всю ночь…
Под воздействием нервно-паралитического газа лицо задержанного гостя Зямщица, Виталия Борисовича, исказилось в судороге; он протяжно икал, хватал ртом воздух, но даже в таком неестественном состоянии полковник узнал его. Майор Индукаев довольно точно описал этого человека, и с его слов был составлен фоторобот.
Перед Арчеладзе на полу «рафика» лежал тот самый моложавый полковник, один из трёх организаторов подложной версии о золоте в ракетной шахте.
Арчеладзе проводил взглядом машину Кутасова и сел в свою «Волгу». Надо было вернуться в отдел и послать дежурных оперативников, чтобы установили точное местонахождение нового миссионера — Альфреда Каузерлинга. Опасаясь прослушивания, полковник не хотел звонить по радиотелефону, однако на табло вдруг загорелась лампочка вызова.
— Товарищ генерал, только что по спецсвязи звонила Капитолина, — доложил дежурный полковник. — Она сбежала и находится сейчас в вашей квартире.
Не медля ни секунды, испытывая прилив какого-то азартного восторга, вызванного Капитолиной, полковник помчался к своему дому. Хотя его дом был крепостью и охранялся ОМОНом, оставаться долго там ей было нельзя. По дороге он мысленно перебирал адреса своих конспиративных квартир, куда бы можно было на время спрятать Капитолину, но ни одной подходящей не нашёл: Комиссар через своих «стукачей» в отделе наверняка знал их. И тогда Арчеладзе вспомнил о визитной карточке, подаренной женщиной с вишнёвыми глазами. Вот где можно было укрыть Капу!
