Кутасов сидел в штабном коттедже вместе с экипированными бойцами, видимо, обсуждали что-то серьёзное. Никто не ожидал приезда Арчеладзе, и, захваченные врасплох начальством, невесёлые парни и вовсе помрачнели. Кутасов подал команду «смирно», однако полковник отмахнулся позвал жестом капитана в командирскую комнату.
Он не знал, как начать разговор, а получилось само собой.
— Спасибо, Серёжа, за службу, — сказал полковник. — Все свободны. Если «пожарник» начнёт разбирательство, проверку — ссылайтесь на меня. На всё были мои приказы. Нужны письменные — напишу сейчас же своей рукой. В общем, всё валите на меня.
— Как на покойника, да? — с некоторым вызовом спросил капитан. — Насколько я понимаю, вы решили умереть?
— Нет, теперь мне умирать нельзя, — Арчеладзе «не заметил» иронии. — Но и вас не могу подставлять… Я с этой ночи ухожу на нелегальное положение. Всё. Я вам теперь не начальник.
— И в наших услугах больше не нуждаетесь? — продолжал нажимать капитан, глядя вызывающе и дерзко. — Да… Мы ждали этого разговора, товарищ генерал. И дождались… Сначала повести за собой, заставить поверить, а потом бросить на произвол судьбы?
— Не могу рисковать вами, — признался полковник.
— А мы что для вас? Пешки? Чурки с глазами? — взъярился Кутасов и побагровел. — Или вы думаете, не ведаем, что творим? Не знаем, с кем имели дело в «Валькирии»?.. Нет, Эдуард Никанорович, теперь поздно! Теперь мы вас будем в спину толкать, чтобы вперёд шли!
— Кажется, ты не понял, Серёжа, — вздохнул Арчеладзе и вытащил из кармана пакетик со струнами — полный аккорд. — Я объявил личную войну Интернационалу. Меня вынудили это сделать… Эта война — тайная, невидимая. На неё с ратью не ходят. Они нас струной, а мы их — стрелой.
— Ну да, конечно! — всплеснул руками капитан. — У наших генералов болит душа за Отечество, а у нас, сирых и убогих, — нет. Мы ему за харч служим, за доппаёк!
— Не обижайся, капитан…
— Что я ребятам скажу? Тятька на войну не берёт? — Кутасов резко отвернулся, добавил: — Идите сами и говорите… За одного Пономаренко хотят десять дублей. Опять на «Валькирию» собираются… Выйдут из-под контроля и начнут молотить всех, кто не так посмотрел. Нельзя в мирное время будить воинский дух. А его разбудили…
— Давай так, капитан, — Арчеладзе хлопнул его по плечу и встал. — Этого разговора не было. Забыли! Не ожидал такого оборота…
— Тогда мы ждём приказа, — деловито заметил Кутасов. — Сколько можно париться в этой сбруе?
Он рассчитывал вести войну в одиночку и приказывать только самому себе. И отвечать за себя. Но теперь его толкали в спину…
— Ситуация изменилась, — проговорил он. — Работать придётся без сбруи… Начинайте немедленно готовить новую базу. На этой мы вряд ли просидим до утра. Всё оборудование, спецтехнику, оружие вывезти с территории сейчас же. Это, во-первых.
— БТР жалко, — вдруг посетовал капитан. — Придётся оставить, а мы из него такую машину сделали…
В этом взбалмошном, весёлом трюкаче с «Мосфильма» действительно разбудили воинский дух…
— Во-вторых, отряди двух человек в гостиницу «Россия», — продолжал Арчеладзе. — Там находится некто Альфред Каузерлинг. Живёт в простеньком номере, неприметный на вид, но при нём два профессионала типа этого однорукого… Каузерлинг нужен мне живым.
— Понял, — деловито проронил Кутасов. — Пленных тоже вывозить? Вместе с оборудованием?
— Зямщица отпустить.
— Он боится, не уйдёт.
— Выгнать! Пусть спасается сам!.. Оставить одного Виталия Борисовича, которого взяли в Безбожном переулке.
— А этого, с протезом?
Полковник не ожидал, что разбуженный в нём воинский дух настолько силён и потому жесток. На войне как на войне…
— В моей машине лежит арбалет, — тихо проговорил он.
— Понял, — сказал капитан.
— Труп со стрелой — в мусорный бак. Куда-нибудь поближе к редакции газеты. Пока всё.
Кутасов ушёл отдавать распоряжения группе, а полковник сел и обхватил голову руками. Он позволил расслабиться себе всего лишь на минуту и почти физически ощутил, как дух войны на это время покинул его душу и завис над головой.
Через минуту он позвонил по телефону спецсвязи дежурному помощнику, намереваясь спросить о Воробьёве, и неожиданно услышал незнакомый голос. Это могло означать, что в отделе уже хозяйничают люди Комиссара. Полковник положил трубку.
Бойцы Кутасова деловито собирали свои пожитки: обычные фронтовые хлопоты перед выездом к новому месту дислокации. Пристёгнутый наручниками к шведской лесенке, пленный стоял во дворе и ждал отправки. От воздействия нервно-паралитического газа у него осталась икота, не позволяющая ему держаться с высокомерием, хотя он и пытался смотреть поверх головы Арчеладзе. Виталий Борисович не случайно являлся в часть майора Индукаева в форме полковника. Он и в самом деле был профессиональным военным, выправка которого не скрадывалась и гражданской одеждой.
— Майора Индукаева вы вербовали втроём, — сказал полковник. — Двоих я взял. Где третий?
Он не надеялся услышать прямой ответ, хотя этот легионер выглядел не таким фанатичным, как однорукий убийца.
— Я сделал ошибку, — вдруг признался Виталий Борисович. — Из вас следовало сделать соратника, а не врага.
— Да, тут вы просчитались, — подтвердил Арчеладзе. — Так где же третий, с язвой желудка?
— У нас с вами есть шанс исправить её, — гнул своё пленный. — Мы ценим способных офицеров.
В этой войне пленных можно было не брать: «языки» умели молчать…
— Это у вас есть шанс, — заметил полковник. — Как только доставят ко мне Альфреда Каузерлинга, я вас отпущу на волю. А там вам немедленно наденут на шею струну. Но если вы сдадите мне третьего, что был с вами, обещаю вам достойную смерть, от стрелы.
Пленный хотел ответить резко, но предательская икота заткнула рот.
— Товарищ генерал, Воробьёв на связи, — доложил Кутасов. — Что-то важное…
Арчеладзе чуть ли не вбежал в штабной коттедж, схватил трубку.
— Едва нашёл тебя, Никанорыч! — возбуждённо заговорил Воробьёв. — В отделе уже люди Комиссара…
— Знаю, докладывай!
— Я нашёл барышню, — сообщил тот. — Отдыхала в квартире на Черногрязской…
— Где она сейчас?
— Недавно ушла, с час назад… Хозяина спать уложила и ушла. Хозяин ещё тёплый.
Иносказание Воробьёва переводилось очень просто и страшно…
— Езжай к её дому, постарайся перехватить на подходе, — распорядился полковник.
— Да я тут уже полчаса болтаюсь, — сказал Воробьёв. — Пока не было. Маме с папой не звонила.
