К донесению была приложена справка, что государственный номер «Москвича» на самом деле принадлежит автомобилю «Нива», зарегистрированному в ГАИ города Люберцы. А телефон, по которому связывался наблюдатель из «Москвича», установлен в ювелирном магазине на Кузнецком мосту, причём в торговом зале, который опечатывается и сдаётся под охрану в двадцать часов. Кроме того, в фойе всю ночь дежурит милиционер…
Арчеладзе не смутило, что наблюдатель ушёл от Нигрея и установить его не удалось. Пока живы оба Зямщица, он обязательно даст о себе знать. Информация ему нравилась: начиналась какая-то интересная игра вокруг «мидака» с сыном и участвовали в ней от безвестного иностранца до Комиссара. Он предчувствовал раскрутку событий в самое ближайшее время. Поэтому подчеркнул в донесении нужные места и приказал помощнику немедленно выяснить, кто владелец «Нивы» в Люберцах, а также проверить распределительный телефонный ящик и кабель у ювелирного магазина: штука была известная — подключай свой телефон с помощью «крокодильчиков» и жди звонка…
Потом рассмотрел фотографии наблюдателя, приложенные к донесению Нигрея. Мужчина лет тридцати пяти, открытое лицо, большие глаза, прямой нос — глазу зацепиться не за что. Но и это не снизило его душевного подъёма и азарта. Он велел секретарю доложить немедленно, если объявится Нигрей, и вызвал Воробьёва.
— Сегодня у меня был парапсихолог, — признался он. — Предсказал бурю. Ты готов, если заштормит?
— Как пионер! — засмеялся Воробьёв, радуясь хорошему настроению шефа. — Я провёл тут литерные мероприятия, обставил как следует все предполагаемые дырки. Правда, от машинистки пока слышен один треск, а видны ручки и… ножки. А в лаборатории сильно гудит холодильник. Они его пивом перегрузили, баночным по шестьсот рублей…
— Мне нужны такие же мероприятия у Зямщица, — сказал Арчеладзе. — «Мидаки» нашими службами изучены достаточно, поищи материалы и сегодня же насади «клопов» в пиджаки, галстуки — куда влезут. Но смотри, он в нашем ведомстве тёртый, поэтому «клопы» должны быть импортные.
— Мало импортных-то, — пожаловался Воробьёв. — Не поставляют…
— Всади украинских, прибалтийских. Только не наших.
— Да понял, — вздохнул тот. — А кому выпарывать потом?
— Кто садит, тот и выводит! — улыбнулся Арчеладзе и включил селектор: — В Химки звонил?
— Звонил, — откликнулся секретарь. — Стула пока нет!
— Пусть дадут слабительное!
— Говорят, дали. Всё равно нет. Клиент в панике.
— Ничего, скорее пронесёт, — пробубнил Арчеладзе, выключая селектор. — На чём я остановился?
— «Клопов» потом мне выводить…
— Это не всё, — продолжил полковник. — Срочно гони своих подручных на улицу Рокотова. И чтобы хоть один был со знанием английского! Всё писать у вас опять плёнки не хватит… Пусть послушают стёклышки. За ними там две пташки сидят со вчерашнего вечера.
— Понял, Никанорыч. Что, клюнуло?
— Тьфу-тьфу-тьфу! Поплавок повело.
— Когда Птицелова нашли, тоже повело, — отчего-то затосковал Воробьёв. — Но тут сердечко прихватило…
— Вперёд на мины! — приказал Арчеладзе. — Воспоминаниями поделишься, когда по грибы пойдём. Да! Снабди электроникой Нигрея, когда появится. Дай, чего ни попросит. А то он вчера хорошего леща упустил.
После ухода Воробьёва Арчеладзе взял второй экземпляр донесений и стал перечитывать. Получалось, что наблюдатель из «Москвича» знал, что «мидак» окажется во дворе на улице Восьмого марта. Именно там он «взял» свой объект. А если Зямщиц, как показалось наружной слежке, искал нужный адрес, то каким же образом «наблюдатель» очутился у трамвайной остановки? Значит, либо Нигрей проглядел слежку, что была раньше, либо иностранец каким-то образом предупредил «наблюдателя», с какого места «взять» Зямщица. Картина складывалась любопытная!
— Товарищ полковник? — послышался насмешливый голос секретаря. — Свершилось. Клиента пронесло, значок нашли. Везут сюда.
— С облегчением его! — усмехнулся Арчеладзе. Вошёл помощник и доложил, что владелицу белого «жигулёнка», бывшего во дворе дома № 13 по улице Восьмого марта, пока установить не удалось. В какой квартире этого дома она была — тоже, однако по адресу на Рокотова живёт Галина Васильевна Жуго 1966 года рождения, и «Жигули» с указанным в донесении номером принадлежат ей же. А служит она в секретной части фирмы «Валькирия»!
— Сегодня только слышал, что эта фирма развалилась, — сказал Арчеладзе.
— Шатается, но стоит, — сообщил помощник. — Все наши заштатные кадры ушли, поэтому добыть точную информацию об истинном состоянии дел трудно.
— Нужно добыть! Проработай это в оперативной группе.
— Хорошо, Эдуард Никанорович.
— Что с иностранцем?
— Фотография наружной службы очень низкого качества, — признался помощник. — Ни пограничники, ни таможня не опознали. Работаем с бортпроводницами. В районе двадцати одного часа было два рейса — из Канады прямой и из Испании с посадкой в Кёльне. Оба нашей авиакомпании.
— Хорошо, пусть трясут пассажиров, пилотов, багажное отделение. Если наружка не научилась снимать, пусть составят фоторобот!
Время было ровно тринадцать часов — секретарь внёс в кабинет поднос с обедом. Помощник тут же удалился, никто не мог нарушить обеденный перерыв шефа. Арчеладзе снял пиджак, вымыл руки в личном туалете и сел за журнальный столик в комнате отдыха. Секретарь налил ему бокал красного вина, к которому полковник привык в Чернобыле, снял пластмассовые крышки с тарелок и вышел. Арчеладзе отпил вина и откинулся в мягком плавающем кресле. Вдруг ему стало грустно. Как только на службе у него начинали клеиться дела, намечался какой-то успех, он остро ощущал приступы одиночества. Особенно когда садился за стол: не с кем было поговорить — не о деле, а просто так, ни о чём. Может быть, о белых грибах, о погоде, о кулинарных секретах. Есть в одиночку и молча становилось невмоготу, пропадал аппетит. Конечно, ничего не стоит позвать секретаря, любого подчинённого и усадить за свой стол. Воробьёв бы прибежал с радостью… Однако он не хотел кого-то выделять и приближать к себе, к тому же отчётливо представлял, что этой нужной, ожидаемой непринуждённой беседы никогда не получится. Он знал истинную природу этой грусти, но всячески задавливал в себе даже мысль о ней. На самом деле он всего лишь нуждался в женском обществе. Однако после Чернобыля он ненавидел и презирал прекрасную половину человечества. Об этом подчинённые в отделе хорошо знали и никогда, ни под какими предлогами не впускали женщин в кабинет шефа. Таким образом они и щадили его, и потворствовали подобным всплескам ощущений грустного одиночества.
Арчеладзе допил вино, когда на приставном столике тихо зажурчал телефон «неотложных мероприятий»: в редких случаях по нему звонили резиденты со срочной информацией. Полковник снял трубку.
