— Эдуард Никанорович? — услышал он незнакомый голос.
Никто не должен был, да в общем-то и не мог ему звонить в это время по спецсвязи.
— Да…
— Нам необходимо встретиться сейчас же, — заявил незнакомец, по голосу человек в возрасте. — Приеду куда скажете.
— Кто вы? — спросил Арчеладзе.
— Объясню при встрече. Можете взять с собой охрану, хотя вам нечего опасаться.
— Причина встречи? Предмет разговора?
— Сведения о золотом запасе СССР.
Если этот человек имел доступ к системе спецсвязи, возможно, что-то мог знать и о золоте. При условии, что он — не человек Комиссара.
— Насколько вы сами оцениваете объективность информации? — Голову раздирал зуд.
— Птицелов велел кланяться, — вместо ответа намекнул тот.
— А вы с того света звоните?
— Пока с этого, — был ответ. — Но я уже стар.
— Хорошо, — согласился Арчеладзе. — Через сорок минут у кинотеатра «Форум». Серая «Волга», госномер 23–71.
Это был одновременный сигнал дежурному помощнику, по которому на место встречи высылалась усиленная группа обеспечения, имеющая в своём составе двух снайперов.
4
Возле машины они проговорили несколько минут, после чего Августа села за руль, а Пётр Григорьевич торопливо направился в дом. Русинов на заплетающихся ногах вернулся к столу.
Пчеловод вошёл озабоченный и решительный.
— Тебе придётся сейчас же уехать. Сними этот камуфляж, — он кивнул на халат. — Попробую тебя одеть. И бороду сбрей!
— С кем ехать? — Русинов покосился на окно. — С ней?
— Да. Эту женщину зовут Августа.
— Я знаю! — дерзко ответил Русинов. — И ещё знаю, что она служит у шведов в качестве «постельной разведки».
— Кому она служит, ты знать не можешь! — отрезал Пётр Григорьевич. — И постарайся не задавать ей вопросов. Выполняй всё, что она скажет.
— Так, — медленно сказал он. — Понимаю… Пора бы уже привыкнуть к превращениям…
— Пора бы! — согласился пчеловод и достал из шкафа поношенный костюм. — Одевайся, Августе приходится спешить.
— Я не могу уехать… Я должен дождаться Ольгу!
— Запомни, Мамонт: ждут только женщины. Ожидающий мужчина — это несерьёзно, правда? — Он подал ножницы и бритвенный прибор. — Мыло и помазок возле умывальника.
На месте бороды и усов осталась белая, незагоревшая кожа. Непривычное ощущение голого лица вызывало чувство незащищённости…
Вместо тесного пиджака пришлось надеть свитер и просторную куртку. Хорошо, кроссовки остались целыми, хотя сильно потрёпанными. На улице вякнула сирена «БМВ», однако Пётр Григорьевич присел у порога.
— Перед дальней дорогой…
От его слов на душе похолодело и непонятная обида защемила скулы. Он хотел попросить старика спасти, защитить волосы Валькирии и тут же поймал себя на мысли, что начинает бредить ими, как Авега. На улице Русинов глянул в сторону берега — может, в последнее мгновение увидит летящий к нему парус?.. Нет, пусто, лишь отблеск багрового закатного солнца…
Пётр Григорьевич проводил до машины, на прощание легонько стукнул в солнечное сплетение:
— Ура!
И, не оборачиваясь, пошёл к дому. Августа приоткрыла дверцу, откликнулась негромко:
— Ура!
Русинов сел на заднее сиденье и нехотя проронил:
— Здравствуйте…
Августа круто и умело развернула тяжёлую машину и погнала её прямо на вечернее зарево. Огненные сосны замелькали по обочинам лесовозной дороги, красные листья искрами посыпались из-под колёс.
— Здравствуйте, — не глядя, бросила она. — Возьмите под сумкой оружие. Ехать придётся всю ночь, на дорогах люди генерала Тарасова.
Русинов приподнял большую, мягкую сумку и вытащил короткоствольный автомат иностранного производства. Отыскал предохранитель, чуть оттянул затвор, проверяя, заряжён ли, положил на колени. Он заметил в зеркале заднего обзора её сосредоточенное лицо, взгляд, устремлённый на дорогу. Тогда, из окна домика Любови Николаевны, он видел Августу весёлой, нарядной и женственной — было чем искушаться Ивану Сергеевичу. Тут же стянутая чёрным шёлковым платком голова и строгий бордовый костюм производили впечатление скорби и деловитой решительности. Она ни разу не обернулась к Русинову, кажется, и рассмотреть-то толком не могла, но неожиданно сказала:
— Вы настоящий Мамонт… Наконец-то я увидела вас.
Русинов не поддержал разговора. Наверное, Августе можно было доверять всё, если он, по настоянию пчеловода, доверил ей сейчас свою жизнь и дальнейшую судьбу; похоже, она могла как-то прояснить, куда они едут и зачем, но неприязнь, неприятие «постельной разведки», как чёрная краска, не стирались в сознании дочиста.
— Иван Сергеевич всё время переживал за вас, — продолжала она с паузами. — А я пыталась успокоить его, потому что знала каждый ваш шаг… Мне приятно, что я участвую в вашей судьбе…
Он вдруг понял, что под тончайшей тканью платка нет волос, что их попросту невозможно под ним упрятать, а помнится, были! Иван не любил стриженых…
— Где ваши волосы? — помимо воли спросил Русинов.
— Я сделала стрижку, — бросила она и, оставив на секунду руль, подтянула концы платка на затылке. — Вижу, вам не хочется уезжать отсюда? О да! Нет лучше места!.. Однажды мы сидели и мечтали построить домик и родить много детей. Моё сердце навсегда здесь, и мои дети здесь, и домик стоит… О да! Только невидимый, светлый, как память.
Машина катилась под гору и вступала в ночную темноту, хотя плоские вершины лесистых гор на горизонте были ещё залиты солнцем. Автоматически включились габаритные огни, а потом и фары. Августа выключила свет, хотя ехать без него по захламлённой камнями и деревьями дороге становилось опасно. Лица её уже было не различить в зеркале, остались лишь голос и топкий профиль.
— О да! Я знаю, мне больше никогда-никогда не вернуться сюда. Еду без оглядки. В России есть поверье: оглянешься — тосковать станешь. И чужая земля никогда не приютит душу.
Русинов машинально оглянулся назад и ничего, кроме густых сумерек и дальних светло-розовых гор, не увидел.
«Постельная разведка» была не такой уж примитивной, как представлялось раньше. Видимо, Иван Сергеевич оценил это и потому подпустил к себе. Не мог же он знать, кто она на самом деле, если даже Пётр Григорьевич не догадывается о её роли в среде хранителей «сокровищ Вар-Вар». Кто она? Авега? Варга? Страга? Или Валькирия? Не потому ли она лишилась волос и теперь едет неведомо куда?
