— А что это ты такой добрый? — вдруг с вызовом спросил горбоносый. — Филантроп, что ли?
— Мистик. Верю в порядочность, совесть и благородство.
Тот хмыкнул, указал пальцем на микрофон, встроенный в стереосистему.
— Наш разговор пишешь из-за своих глубоких убеждений?
— Ага! — согласился Мамонт. — Чтобы ты тоже был убеждённым и откровенным. Извини, брат, служба. Когда надо, я тебя найду.
Он выключил аппаратуру, затем проверил, перезаписалась ли плёнка, и протянул оригинал горбоносому.
— Это тебе, — достал из карманов трофеи. — И это тебе.
Горбоносый аккуратно разложил всё по карманам и снова протянул руку. Мамонт вынул «записную книжку».
— А ты знаешь, что все эти «мочалки» — радиоуправляемые?
— Не может быть…
— Может, брат, может, — он отдал мину. — На каждую — код. Не захочешь воспользоваться сам — помогут. Так что в следующий раз ты её бери, если дают, но спрячь где-нибудь. У нас все так делают.
— Спасибо за совет, — проронил горбоносый, убирая «записную книжку» в карман. — Мне можно идти?
— Иди, — разрешил Мамонт. — Надеюсь, скоро увидимся.
— Я понял, — горбоносый встал у открытой дверцы.
— Надеюсь.
— Нет, я понял, кто ты, — сказал тот и, захлопнув дверцу, пошёл к своей машине.
Мамонт тронулся с места и сразу же включил магнитофон…
С появлением Кристофера Фрича против версии, связанной с Интернационалом, можно было ставить жирный плюс: не зря Иван Сергеевич был уверен, что его отец, Джонован, и есть тот самый представитель банковской корпорации, обслуживающей революции. Теперь сын приехал искать тело отца и продолжать его дело.
Пока было неизвестно, насколько ценна эта информация для полковника Арчеладзе: возможно, он шпионил за своим начальником по каким-то своим соображениям. Однако для Мамонта открывался путь к Интернационалу. Эта незримая, бестелесная организация наконец-то проявилась в виде конкретного человека. Кроме того, в руках оказался материал, позволяющий подключиться к системе Министерства безопасности и держать под контролем все его действия, связанные с поиском и золотого запаса, и «сокровищ Вар-Вар». Стратиг предупреждал, что специальный отдел Арчеладзе не подчиняется своему непосредственному руководству, а находится в ведении одного из высших чиновников государственного аппарата. Но судя по характеру взаимоотношений полковника и «пожарника», последний стремится подмять самолюбивого и самостоятельного Арчеладзе и взять под свою руку его спецотдел. А где есть конфликт, там есть и возможность подключения к системе.
Можно было поехать к «пожарнику» и дать ему послушать запись беседы с Кристофером Фричем, однако грубый шантаж привёл бы только к страху, которым, как известно, нельзя долго управлять человеком. Скорее всего, так поступит Арчеладзе, получив плёнку от своего «камикадзе», и сделает это с двумя целями: прекратит домогательства «пожарника», урежет его интерес к своему отделу и одновременно станет требовать от своего начальника всей информации, связанной с его сотрудничеством в фирме «Валькирия», наследовать которую приехал Кристофер Фрич. По тому, как Арчеладзе обставил Зямщицев своей агентурой, можно предположить, насколько сильный у него интерес к партийным значкам НСДАП, к несчастному, заблудившемуся в горах, и его отцу.
Пусть они пока поварятся в собственном соку. Мамонту же следовало идти дальше, подниматься на ступени, до которых ещё не добрались ни Арчеладзе, ни его шеф.
Для начала необходимо было отыскать наследника «Валькирии» и найти к нему подход. Как всякий изгой, а точнее, теперь кощей, занявший место своего отца, Кристофер Фрич также был управляемым, нужно лишь изучить его и подобрать способ управления.
Мамонт приехал домой, загнал «Линкольн» в гараж и отметил, что вишнёвый «Москвич» давно стоит на месте — двигатель остыл. По всей видимости, Дара была на кухне и готовила завтрак, как и положено заботливой жене. Но когда он вошёл в дом, обнаружил полнейшую тишину. Стараясь не шуметь, Мамонт пробрался к двери её спальни и отвёл неплотно прикрытую створку…
Дара спала, съёжившись под огромным пуховым одеялом. Её едва слышное дыхание было единственным звуком в тёплой и уютной спальне. Запах тончайших духов напоминал запах озона или чисто отстиранного белья, высушенного на морозе. Матовая, смуглая кожа её щеки слегка розовела, источала жар, и смолистый завиток цыганских волос, казалось, парит над ним в знойном мареве.
Любуясь ею, Мамонт ощутил горячий, болезненно-ноющий толчок в солнечном сплетении: вместе со звуком и запахом Дара источала очарование, медленно обволакивающее сознание. Помимо своей воли он встал на колени возле постели и потянулся рукой к её волосам…
И вдруг опомнился, стряхнул с себя завораживающий, колкий озноб.
Она действительно походила на змею, спящую на солнце; можно было любоваться издали, но ни в коем случае не подходить близко, чтобы не оказаться в плену её земного, чарующего притяжения.
Мамонт тихо попятился к двери и неосторожно коснулся рукой хрустальных подвесок низко висящего бра на стене. От лёгкого звона Дара мгновенно проснулась и приподняла голову. Наверное, ей показалось, что он только что вошёл.
— Это ты, дорогой?.. Прости, я проспала. Наконец-то ты вернулся.
— Доброе утро, — сказал Мамонт, глядя в сторону. Дара вскочила с постели и рывком подняла жалюзи на окне — яркое солнце пронизало её белые, напоминающие тунику одежды.
— Я — Дара! Ура! — воскликнула она и подняла руки. Он заметил, как под тонкой тканью засветилось её тело, и отвернулся. Перед глазами стоял образ Валькирии…
— Не обижайся, милый! — Она поспешно набросила длиннополый халат. — Ты сильно промёрз и устал. Я приготовила тебе хвойную ванну.
— Спасибо, дорогая. Я в самом деле окоченел…
— Ступай! Сейчас принесу напиток, и ты согреешься…
Огромная, под мрамор, ванна была наполнена изумрудной, горячей водой, запах пихтового масла кружил голову и веселил дыхание. Мамонт отключил подогреватель с термостатом, разделся и с головой погрузился в жгучий настой. Сразу же вспомнился горбоносый «камикадзе», от холода потерявший чувство опасности. У него наверняка не было ни такой заботливой жены, ни хвойной ванны…
Он вынырнул в тот момент, когда Дара вносила серебряный поднос с высоким бокалом.
— Тебе хорошо, дорогой? — спросила она, сияя.
— Нет слов, — он боялся дыхнуть — вода в ванне была вровень с краями. — Когда я вхожу в дом, мне чудится что попадаю в сказку. Так не бывает. Такое может присниться только во сне.
— Бывает, — ласково улыбнулась она. — И это не сон, милый.
— За что же на меня обрушилась такая благодать? — засмеялся Мамонт. — Я не заслужил такого отношения.
