— Нигрей?! — крикнул он и побежал на призрак.
Оттуда донеслось приглушённое ворчание: охотничья лайка грызла ободранную лосиную ногу с копытом…
Он вернулся к терему, на всякий случай заглянул в машину сквозь заплаканное окно — пусто. Надо было поднимать тревогу! Этот самолюбивый идиот может сделать что угодно! И тогда подтвердится самая страшная версия: все люди, к которым он прикасался, немедленно умирали…
Полковник перескочил через забор и направился к летней кухне. Свет из окна слепил, не позволял рассмотреть, где вход… Он приблизился к дощатому домику и услышал пение. За отпотевшим стеклом Арчеладзе увидел две фигуры, сидящие за маленьким столом с бутылками и стаканами. Нигрей и егерь пели, упёршись лбами, ничего не видя и не слыша, кроме себя…
Арчеладзе вернулся в терем, сунулся было в зал, к камину, однако там и углей не осталось. Он вздул лёгкий пепел и лишь запорошил себе лицо. Подрагивая от озноба, он прихватил со стола непочатую бутылку, стакан и направился в свою спальню. За дверью Воробьёва стонала кровать, слышались сдавленные вопли и страстное мычание: похоже, у него была оленица… вот кому всё нипочём! Ни боли, ни мук совести! Полковник отворил дверь к себе и тут же услышал все эти звуки ещё явственней: перегородки между спальнями были хилые. Он сдёрнул с себя рубашку и бросил на пол, как мокрую половую тряпку. Нашарил в темноте полотенце на спинке кровати и вдруг увидел на подушках неясное очертание головы в орнаменте светлых волос.
Полковник потянулся к бечёвке выключателя торшера, ловил его наугад и никак не мог поймать.
— Не включайте, — попросила Капитолина.
— Надо полагать, ты напилась? — Полковник стал растираться полотенцем. — Приняла наркоз и пришла… так?
— Нет… Простите меня!
Он долго расковыривал пробку на бутылке, затем, отчаявшись, пробил её пальцем.
— Сейчас… Мне тоже нужно принять наркоз. Чтобы не чувствовать себя образиной рядом с тобой… Сейчас!
— Прошу, не сердитесь на меня… Я женщина, мне можно простить слабости. Я каюсь перед вами…
— Наконец-то! — засмеялся он, прислушиваясь к звукам из-за стены. — А я-то решил, пришла ко мне в постель, чтобы убедиться: импотент я или нет. Вам же интересно узнать своего начальничка! Гадаете сидите…
— Поверьте мне! — взмолилась Капа. — Не хотела обидеть! Не знала, что вы такой… беззащитный.
— Я — беззащитный?
— Нет, я хотела сказать, — заспешила она, — с вами что-то произошло… или происходит! Не ожидала, что вы такой, что так можете… Способны пожалеть человека! Способны чувствовать!
— И потому ты пожалела меня? — Полковник навис над ней. — Пришла ко мне в постель? Из благодарности за чувства? Или из любопытства?
Он включил свет и сам сощурился от его вызывающей резкости. Капитолина закрыла ладонями глаза.
— Уходи! — приказал он. — Эксперимент окончен.
Она протянула руку, погасила свет и белым привидением поплыла к двери. Полковник сел на край постели: будто бы утихнувшие за стеной звуки вновь набирали темп. Слушать это уже не было сил. Он постучал кулаком в стену — там ничего не слышали…
Полковник разделся и лёг. Постель была ещё тёплая, нагретая её телом, насыщенная энергией и едва уловимым запахом цветочных духов. Он стиснул зубы и застонал, выдавливая из себя неистовую глухую боль разочарования. Это была пытка — слушать все «характерные» звуки! Воробьёв резвился там с оленицей и умышленно дразнил его! Все его дразнили, будоражили, как медведя в берлоге. И Капитолина — тоже… Возможно, сговорились!..
Он торопливо оделся и выскочил в коридор: мстительная мысль испортить Воробьёву эту ночь заслонила всё остальное. Полковник рванул дверь и включил свет…
Воробьёв сидел на кровати, полубезумно стонал и качался, усмиряя зубную боль. Щека его была перевязана полотенцем, из-под которого торчком стояла борода.
Пока Арчеладзе свозил Воробьёва в районный центр да пока там удаляли больной зуб, занялось серенькое утро. Спать уже было некогда, хотя полковника потряхивало и в глазах резало, словно от песка. Инструктор по поиску грибов — немолодой, седовласый человек, больше походивший на инструктора местного райкома, — поторапливал на завтрак и готовил снаряжение и амуницию. Оживший, но ещё с тампоном во рту, Воробьёв говорил сквозь зубы и тоже командовал. Присутствие инструктора оскорбляло его, и, воспользовавшись моментом, Воробьёв отослал «знатока» грибных мест домой. После завтрака все обрядились в армейские брюки, куртки и сапоги, каждому досталась плащ-накидка, корзина и палка. Свежее всех выглядел Нигрей, поскольку успел напиться и хорошо выспаться у егеря в летней кухне, остальные зевали, тёрли глаза, в том числе и сам Воробьёв.
— Шаг влево, шаг вправо считается побегом, — предупредил он. — Ходить в пределах видимости друг друга, если что — кричать.
И повёл в лес, который начинался сразу же за огородами.
Утром полковник всего лишь несколько раз переглянулся с Капитолиной, проверяя её чувства и отношение: она ничем не отпугивала, не напоминала о вчерашнем. В лесу же Капа оказалась рядом, и они незаметно откололись от Воробьёва и Нигрея. Воробьёв покрикивал, чтобы не отставали, потому что лес очень большой и Арчеладзе бывал в этих местах всего один раз. Полковник отмахивался и отвечал, что он приехал сюда не грибы собирать, а просто отдохнуть на природе и что в жизни никогда не терялся в лесу, даже в тропиках Никарагуа, где одно время исполнял должность вроде инструктора по поиску грибов — помогал сандинистам отлавливать остатки сомосовских вооружённых формирований.
Они брели молча и через километр окончательно оторвались от спутников. Как назло, не попадалось ни одного гриба, чтобы хоть как-то разрядить напряжённое, испытывающее молчание. Но зато ещё через километр они вышли на луг, где стоял бревенчатый сеновал на сваях.
— Так спать хочется! — вдруг призналась Капитолина. — Всё равно грибов нет…
— Никогда не спал на сеновале, — признался полковник. — А говорят, здорово.
Они забрались под самую крышу доверху набитого сеновала, разгребли яму, постелили плащ-палатку и улеглись. Было сухо, мягко и тепло, запах сена напоминал жаркий летний день, но к нему примешивался стойкий солдатский дух, исходящий от армейской одежды и сапог. Несколько минут они лежали тихо, касаясь друг друга плечами.
— Жду, когда ты спросишь, — вдруг сказала она, — почему я стала шпионить.
— Я знаю почему, — отозвался полковник. — Всё старо как мир…
— Нет, ты не знаешь! — горячо заговорила Капа. — Ты ничего не знаешь!..
— Сначала он сделал тебя своей любовницей, — объяснил он. — Потом заставил приносить ему информацию. А ты не могла ему отказывать, потому что боялась.
Она долго молчала, затем повернулась к нему и подпёрла голову рукой.
