Полковник не понял последней фразы и переспрашивать не стал. Смех её был удивительным и опахнул лицо, как тёплый ветерок в промозглый и холодный осенний день. Полковник вспомнил о фотографиях наружной службы и, совершенно не заботясь, следует об этом говорить или нет, вдруг сказал:
— Потом я видел вас на фотографиях…
— О! — восхищённо воскликнула она.
— Там вы танцуете… в купальнике. И падают листья.
— Чудесные фотографии! Кто же снимал?
— Наружная служба… Они очень некачественные, не рассмотреть вашего лица.
— Как же вы догадались, что это я?
— Неподалёку стоял вишнёвый «Москвич»…
— Видите, мы славно поболтали, — сказала она. — Вы совсем неплохо владеете языком. И время пролетело незаметно…
Полковник огляделся — машина стояла среди чёрных лип перед смутно белеющим особняком. Его словно только что разбудили. Он не запомнил ни улиц, по которым ехали, ни направления, и теперь почудилось, что это вовсе и не Москва, а какой-то подмосковный городок.
Тон этой прекрасной женщины вдруг стал ледяным и жёстким. Нет, очарование и притягательная сила остались, но теперь она напоминала изящный морозный узор на стекле.
— Время для встречи — ровно час. Не задавайте лишних вопросов. Оружие мне! — Она протянула руку ладонью вверх.
Арчеладзе послушно достал пистолет и вложил его в эту ладонь. Ему показалось, что и рука у неё холодная.
И этот холод мгновенно отрезвил его, заставил вернуться к реальности. Однако вечно раздвоенное сознание неожиданным образом не слилось в единое, и реальность теперь воспринималась совсем иначе. Умолкнувший критический голос, всё подвергавший сомнению, заставил видеть вещи такими, какие они есть, и не искать второй или третьей сути.
— Ступайте за мной! — приказала женщина.
Нечто подобное он испытал, когда входил в аварийный четвёртый блок Чернобыльской атомной станции. Здесь тоже была какая-то незримая и потому на первый взгляд не опасная радиация…
В передней он снял плащ, хотел помочь своей провожатой, но она отстранилась.
— Сама!
Они поднялись по лестнице богато обставленного дома на второй этаж. Женщина оставила его в уютном холле с мягкой кожаной мебелью, велела ждать и осторожно открыла высокую двустворчатую дверь. Полковник заметил на журнальном столике перегнутую пополам газету — таким способом была выделена статья, набранная в две колонки по всей полосе. Рубрика гласила: «Экологические катастрофы — взгляд в будущее», а заголовок мгновенно отпечатался в сознании — «Загадки жёлтого металла».
Полковник скользнул взглядом вниз крайней колонки и прочитал знакомую фамилию — В. Зямщиц…
Всю прессу, где заводился разговор о золоте, помощник обязан был приносить утром и класть на стол Арчеладзе. Этой статьи он почему-то не принёс… Полковник потянулся к газете и ощутил на себе взгляд вишнёвых глаз.
— Прошу, — женщина открыла перед ним дверь. Он вошёл в кабинет и ощутил спиной, как бесшумно закрылась за ним высокая дубовая створка. За большим письменным столом сидел мужчина лет сорока в наброшенной на плечи волчьей дохе: в доме было прохладно. Он совершенно не походил на того, плакатного, несколько раз сфотографированного Нигреем в разных ракурсах и в различном освещении. Сухое породистое лицо, раздвоенный подбородок, зелёные, глубоко посаженные глаза и волосы с густой проседью.
— Я Майкл Прист, — представился «вишнёвый» и заговорил по-английски: — Вы искали встречи со мной?
— Да, — признался полковник. — Но рассчитывал, что она состоится при других обстоятельствах.
— При каких именно?
— Вы мой противник, личный противник, — признался Арчеладзе. — Я хотел убить вас.
— Надеюсь, это желание сейчас пропало? — спросил «вишнёвый» и встал: они были примерно одинакового роста.
Полковник промолчал, вспомнив в этот миг Нигрея. В пылу раскаяния он обронил фразу, которая сейчас показалась Арчеладзе значительной: «вишнёвый» был каким-то недосягаемым, неуязвимым и только одним своим существованием в пространстве кабинета как бы гасил всякое желание полковника к какому-нибудь движению. Это состояние нельзя было назвать оцепенением; скорее всего, подавлялась воля к сопротивлению. Его присутствие лишало агрессивности.
— Мы не можем быть противниками, — медленно проговорил «вишнёвый». — Только потому, что наши интересы соприкасаются во многих точках.
— Но вы встали у меня на пути, — возразил полковник. — И бросили мне вызов.
— Так вы искали встречи поединка? — мгновенно спросил он.
— Это не совсем так. — Арчеладзе помедлил. — Вначале да, особенно после того, как вы метнули гранату в мой автомобиль… Однако ситуация меняется очень быстро, а вместе с ней и отношения. Во всяком случае, наша встреча была бы неизбежной. Вы парализовали мою работу.
— Как я знаю, ваш отдел занимается поиском государственного золотого запаса? — «Вишнёвый» открыл ящик стола. — Отчего же ваш интерес в большей степени проявляется к этому?
Он выложил на зелёное сукно стола золотой значок НСДАП. Полковнику хватило одного взгляда, чтобы определить его подлинность.
— Считаю поиск золотой казны бесперспективным делом, — признался полковник.
— Около тысячи тонн золота? Бесперспективное дело?
— Я не имею права разговаривать с вами на эту тему, — дипломатично сообщил Арчеладзе. — Это касается России, её внутренних дел, а вы, насколько я понимаю, иностранец. К тому же я не знаю ваших намерений и замыслов. Одна из причин этой встречи понять, кто вы. Почему и зачем вы в России?
— И на кого я работаю? — в тон полковнику спросил «вишнёвый».
— Да, — согласился он. — Я независим от политики и служу своему Отечеству. А в нашем государстве сейчас всякое явление прежде всего оценивается политическими соображениями и пристрастиями. Поэтому я не уверен, что вы вне политики.
— Если я — иностранец, значит, представляю здесь интересы какого-то государства? — «Вишнёвый» достал из стола три листка с какими-то надписями, положил их вниз текстом и неожиданно спросил по-русски: — А если я — русский иностранец?
Это было несколько неожиданно для полковника. Хозяин кабинета указал на стул.
— Садитесь, Эдуард Никанорович, в ногах правды нет.
Едва полковник сел, как дверь открылась и вошла женщина с вишнёвыми глазами. На серебряном подносе дымились чашки с кофе, в перламутровой вазе рдели стекляшки леденцов.
— Кофе, господа, — сказала она по-английски и поставила чашку перед гостем. — Вам с сахаром, мистер Арчеладзе?
— Да, — проронил он и отвернулся, чтобы не терять самообладания. Вместе с кофе она внесла в кабинет ветер какой-то цепенящей забывчивости. Она сбила его с уже налаженной логики, которую полковник избрал для беседы. Как далёкий, почти неразличимый отзвук пронеслось в сознании, что идёт очень тонкая психологическая обработка, что здесь всё рассчитано и предусмотрено всякое движение, слово, голос, цвет кофейной чашки, блеск сахарного песка в серебряной ложечке. Однако, как всякий отзвук, мысль эта мгновенно растворилась в пространстве, будто сахар в кофе…
