Одно плохо – его манил к себе унитаз; не так часто, как раньше, но все равно приятного мало. К ночи в животе успокоилось, видно, подействовали таблетки, которые перед обедом и ужином принес ему санитар.
Ролан отходил ко сну с надеждой, что живот не даст о себе знать как минимум до утра. Но заснуть помешала Изольда. На губах многообещающая улыбка, грудь в приподнятом настроении, две верхние пуговицы халата уже расстегнуты, третья наполовину вышла из петли. И глазки маслено блестят.
– Не спишь?
– Ну, как бы это тебе сказать… – на «ты» отозвался он. – А что?
Она достала из нагрудного кармана градусник, тряхнула им, чтобы сбить ртутный столбик.
– В это время мы обычно измеряем температуру.
Она сунула ему под мышку градусник, согретый теплом ее взволнованно вздымавшейся груди.
– Или поздно вечером, или рано утром.
– Этот способ придумали иезуиты. С их иезуитскими замашками, – улыбнулся он. – Чтобы иезуитствовать над больными…
– Над сачками, – покачала она головой, приманивая его жарким дыханием и томным взглядом. – Когда человек хочет спать, ему лень вставать, греть градусник на батарее…
– Не скажи. Я, когда в армии сачковал, и к батарее градусник прикладывал, и об одеяло его тер, чтобы температура не ниже тридцати восьми была. Хоть среди ночи мне градусник вставь, все равно поднимусь. Надо сразу два градусника вставлять, тогда не обдуришь…
– Нет, сразу два вставить – это жестоко, – с блудливой улыбкой сказала Изольда. – А один – в самый раз.
Ролан мог догадываться, что она имела в виду. И еще он чувствовал, что дело пахнет постелью. Похоже, Изольда любит флирт лишь как подливку к более крепкому соусу. Ей хочется, а он один в палате, никто ничего не узнает…
– Мне и одного много, – отозвался он. – Я же не гриппом болею, ведь неважно же, какая у меня температура…
– А какая у тебя температура?
Она ладонью коснулась его лба, нежно провела пальцами по щеке, по шее спустилась вниз к ключице, забралась под мышку, где торчал градусник.
– Нормальная. А какая должна быть?
– Чем выше, тем лучше.
Взгляд ее затуманился, язык скользнул по высыхающим от волнения губам. Похоже, у женщины отказали тормоза, и Ролан мог этим воспользоваться. Нет, он должен был это сделать, чтобы сохранить отношения с Изольдой и остаться в санчасти.
– Ты знаешь, какая у меня температура?
Она взяла его за руку, положила ее ладонью на свою грудь.
– Высокая.
Он мужчина, и его не могла не волновать женщина. И ее доступность его не отпугивала, скорее наоборот. Но у него Аврора, и он не может…
– А так?
Она окончательно расстегнула третью пуговицу на своем халате и переместила его ладонь на обнаженное и более чем приятное на ощупь полушарие бюста.
– Очень высокая.
– Я могла бы померить твою температуру.
– Попробуй.
Он сам взял Изольду за руку, провел ею по своему животу, направляя вниз. Она плотоядно щурилась, позволяя ему проделать весь путь до конца, но Ролан вдруг бросил ее руку и скорчился от боли.
– Ой-е! – Он схватился за живот, подтянув колени к груди. – Ой, как больно!
– Что такое? – пыталась растормошить его Изольда.
– Больно, очень!
– В туалет?
– Нет, это другое…
– Ляг на спину, расслабься!
Сладострастная пелена спала с ее глаз, сейчас она смотрела на Ролана, как врач на пациента. Изольда деловито пальпировала его живот, спрашивая о состоянии.
– Похоже на аппендицит, – совершенно серьезно заключила она.
– Да нет, у меня же слабость в животе; может, от этого…
– Может, и от этого… – не стала спорить она. – Все равно в больницу я тебя сейчас отправить не могу. До утра надо наблюдать…
– Может, обезболивающего? Новокаин там, а?
– Ага, и кубик морфия… Нельзя обезболивающее, когда подозрение на аппендицит.
– Да я понимаю, но больно-то как…
– Ничего, потерпишь.
Похоже, Ролан смог обмануть Изольду – она поверила в то, что у него скрутило живот. Правильно он поступил или нет, но у него не было иного выбора. Он должен был показать, что хочет ее, и он сделал это. А то, что разболелся живот, так это подорванное в неволе здоровье виновато…
Она ушла, а он остался бодрствовать. Нельзя засыпать сразу, нужно дождаться, когда Изольда зайдет в палату справиться о самочувствии.
Часа два, не меньше, Ролану пришлось бороться со сном, прежде чем Изольда наведалась к нему.
– Ну как?
– Уже лучше.
К счастью, на этом разговор и закончился. А утром Изольда сдала смену и отправилась домой. Но через двое суток она вновь заступит на дежурство, и тогда Ролану придется придумать что-то новое, чтобы сгладить ее откровенный к себе интерес… А может, не надо ничего придумывать? Может, поплыть вниз по течению? Так легче, да еще и приятнее. Сказать потом себе, что не он во всем виноват, а обстоятельства. Но ведь себя-то не обманешь…
Глава тринадцатая
Суп гороховый на первое, перловая каша с запахом мяса на второе.
– Льется музыка, музыка, музыка, – пропел Ролан, панибратски хлопнув баландера по плечу.
Настроение отличное, и аппетит здоровый. Обед по расписанию, затем тихий час, после чего телевизор. Не жизнь, а малина.
– А там у тебя что?
Ролан поднял крышку одной из трех маленьких кастрюлек, что стояли на тележке рядом с большими.
– Тихонов, отставить! – возмущенно нахмурился санитар.
– А может, я тоже хочу!
Приятный аромат запеченного мяса и жареного картофеля защекотал ноздри.
– Не положено! – отрезал санитар.
– На нет и суда нет…
Ролану не хотелось ссориться с ним. Нельзя ему сейчас ни с кем конфликтовать, а то еще из лазарета прогонят, а этого никак допустить было нельзя. Похоже, он вплотную приблизился к своей цели.
Баландер выкатил из палаты тележку, за ним вышел санитар. Очень скоро послышался звук, похожий на тот, который появляется, когда поднимаешь рольставни. Чуть позже послышался приглушенный мужской голос:
– …Бу-бу-бу, хорошо, бу-бу-бу…
Что хорошо, непонятно. Видимо, обед постояльцу понравился.
Ролан уже понял, что за стеной находится еще одна палата, зайти в которую можно из того же коридорного отсека, в который выходила его дверь. Увы, она была извне закрыта на защелку, и он не мог выглянуть сейчас в коридор, как не мог обследовать панельную обшивку в том примерно месте, где должен был находиться вход в секретную палату. Возможно, обшивку можно было сместить в сторону, как ширму, за которой скрывалась потайная дверь. Зачем такая маскировка? А если комиссия, а вдруг проверяющий захочет заглянуть в эту палату? А там суперлюкс, в котором проживает особо важная персона. Пойдут разговоры о коррупции, которую породил начальник тюрьмы. Кому это надо?
