Ролана увели. Измученная и опустошенная, Аврора поспешила покинуть мрачные тюремные казематы. Вышла на улицу и с жадностью наполнила легкие свежим воздухом. Небо пасмурное, накрапывал дождик, но после тюремной комнаты, так похожей на кладбищенский склеп, ей казалось, что более светлого неба она не видела даже в тропиках...
К ней подошел Алик, раскрыл над ней зонтик. Он очень изменился. Она помиловала его, о чем сейчас нисколько не жалела. Никаких интриг, никаких домогательств. Совсем недавно он вернулся из Карловых Вар, где проходил оздоровительный курс после ранения. И не один вернулся, а с бывшей горничной Валюшей – посвежевший, повеселевший и даже счастливый. Могучий и, надо сказать, симпатичный мужчина, статный, ухоженный, с мощной энергетикой. Аврора невольно залюбовалась им. На фоне того Ролана, с которым она сейчас встречалась, Алик производил сильное впечатление... Может, зря она его отвергала?
– Как встреча? – спросил он.
– Ничего... – сказала она и, немного подумав, добавила: – Хорошего...
Правильно сказал Ролан, здесь она пыталась найти вчерашний день. А надо жить настоящим и будущим, в той среде обитания, к которой она привыкла. Не было бы Ролана, не было бы и Новомухино с его криминальными кошмарами. И в эту страшную тюрьму ее бы не занесло... В Черноземск нужно возвращаться, к привычной комфортно-роскошной жизни. Без Ролана, но с другим сильным мужчиной. С тем же Аликом – почему нет?.. У него есть подружка, но ведь ее можно подвинуть...
– Марину только что видел, – сказал он. – Марину Комарцеву...
Вот уж кого она не хотела сейчас задвигать. Пусть ходит к Ролану, пусть заботится о нем, если может, пусть дождется...
Марину она нашла в комнате приема передач. Тоскливое место, мрачная аура безнадежности, но Аврора знала, что сейчас быстроходный автомобиль унесет ее отсюда навсегда...
– У Ролана была, он в карцере, но его оттуда скоро вытащат...
Аврора не собиралась бросать его на произвол судьбы. Иначе бы она не разговаривала сейчас с Мариной.
– Адвокат оплачен, он позаботится, – продолжала она. – А ты передачку ему принесла, да?
– Чем богаты, тем и рады, – невесело улыбнулась Марина.
– Трудно с тремя детьми да без кормильца, я понимаю... Ничего, все будет в порядке, тебе помогут...
И Марине она не даст пропасть, один звонок Илье Даниловичу решит ее проблемы. У нее есть ферма, земля, а с наемной рабочей силой он ей поможет. Будет жить – не тужить... И Ролана пусть ждет, Аврора совсем не против...
А может, и против? Но уж точно не сейчас...
Эпилог
Вертухай открыл дверь.
– Тихонов, на выход! Живо!
Ролан понял, что произошло. Ему еще пять суток в карцере сидеть, но Аврора за него похлопотала, и сейчас его поведут в общую камеру... Это ее дело, хочет, пусть помогает. Но ему сейчас не до нее. Он должен довести задуманное до конца. Ему нужно на спец...
Карцер – далеко не самый лучший на свете санаторий. Здоровья он не добавляет, особенно если у тебя прострелено легкое... Но все же Ролан ощущал в себе силы, чтобы наброситься на конвоира.
– Убью суку! Убью!!!..
Убивать он его не стал. Даже душить не стал, так, слегка примял горло. Зато в отместку получил по полной программе.
Почти неделю он приходил в себя в тюремной больничке, а потом был разговор с начальником оперчасти, где он снова, в который раз, признался в двойном убийстве, совершенном после побега.
– Не понимаю, чего ты добиваешься, Тихонов? – в раздумье покачал головой кум. – На пожизненное хочешь? А ты знаешь, что это такое?
– Жизнь, начальник, везде есть...
– Жизнь? Хорошо, я покажу тебе, какая там жизнь... На спец пойдешь, может одумаешься...
Специальный блок размещался в подвале. Гулко, сыро, затхло и холодно. В какой-то момент Ролану показалось, что он оказался в большом каменном гробу. Жуткое ощущение, но он справился с ним.
Его закрыли в одиночной камере. Ни оконца под потолком, ни вентиляции, яркая лампочка под потолком режет глаза. Кран над унитазом неисправный, не течет, но капает – и капли какие-то необычно крупные, громкие. Кап! Кап!.. От этой капели, казалось, можно сойти с ума.
Ролану повезло, за все время, что прошло со дня свидания с Авророй, никто не догадался ошмонать его по полной программе. Поэтому деньги, которыми она его подогрела, остались целыми. И за эти деньги он смог уговорить надзирателя пойти на должностное преступление...
За сто евро вертухай согласился его выслушать.
– Брат у меня здесь, на спецу, Ленька Сайков, вместе от вас, ментов, бегали. Повидаться бы мне с ним, душа просит...
У надзирателя тоже просила душа – денег, чем больше тем лучше. Ролан отдал ему все, и ночью, когда тюрьма погрузилась в беспокойный сон, оказался в одной камере с Зубодером.
Он вошел в камеру и почувствовал головокружительную слабость. Так случается с марафонцами, которые в хорошем темпе прошли непомерно длинную дистанцию, а сразу после финиша у них отнимаются ноги от навалившегося бессилия. Ролан тоже прошел дистанцию, чтобы попасть к Зубодеру – не самую длинную, но очень опасную. Два раза вертухаи могли забить его до смерти. Да и признание в убийствах могло обойтись ему в пожизненное заключение. Было бы обидно, если бы его усилия оказались тщетными. Но нет, он на спецу, в одной камере со своим врагом. Сейчас он наберется сил, и возмездие свершится...
Зубодер полулежал на дощатых нарах, спиной облокотившись о шершавую, изрытую трещинами стену. Правая рука опущена вниз, за тумбочку. В глазах смертная тоска, на лице смертельная бледность. Он узнал Ролана, но даже не шелохнулся, чтобы хоть как-то защититься от его праведного гнева.
– Явился? – блекло усмехнулся он.
– По твою душу, гад...
– Гад, – кивнул Ленька. – Знаю, что гад...
– Ты мне жизнь сломал, ублюдок.
– Знаю.
– А я тебя предупреждал.
– Помню... Бес попутал, братан.
– Какой я тебе к черту, братан?
– Какой-никакой, а мы вместе были... Из-за баб все... И жадность проклятая... Заканчивать пора...
– Вот я тебя сейчас и закончу!
– Поздно...
Зубодер с трудом вывел из-за тумбочку правую руку. Вся кисть в крови, красные капли вязко стекают на пол. Вскрылся Ленька, вены себе перерезал...
– Еще не поздно, – глядя на Ролана, сказал он. – Ты можешь рекса кликнуть, он лепилу сюда выдернет, спасут меня... Но ты этого не делай. Это уже не совсем самоубийство, если ты ничего не скажешь... Сдохнуть хочу...
– Не скажу ничего. Подыхай...
– А ты живи... Маринка тебя любит, откинешься, к ней иди... А жмуров на себя не бери, пусть они на мне останутся... Ты это, если возможность будет, свечку за меня поставь. Я в аду буду мучаться, может, хоть чуть-чуть легче станет...
