– Я не Маша! – испуганно мотнула головой Дарья Павловна.
Похоже, она решила, что Торопов бредит наяву. И надо сказать, она была недалека от истины. Ему уже начало казаться, что перед ним действительно находится Маша, спасения от которой он искал.
– Торопов! Возьми себя в руки! – услышал он вдруг резкий голос Эльвиры Тимофеевны.
Он повернул голову на звук и увидел Архипову, но какое-то время напряженно соображал, наяву она перед ним предстала или в сумасшедших грезах.
– Ты ведешь себя агрессивно, – строго сказала врач.
Это могло быть приговором, за которым мог последовать перевод в специальный блок, расположенный в старом корпусе и где закалывали лекарствами безнадежных пациентов. Павел очень боялся этого, поэтому жалко склонил перед ней голову.
– Вы не так все поняли. Я себя контролирую.
– Да? Тогда чтобы через пять минут был в своей палате. Я сейчас приду, и если тебя там не будет…
Павел мгновенно поднялся и, вжав голову в плечи, вышел на лестницу.
Он уложился в срок, но Эльвира Тимофеевна пришла к нему в палату лишь вечером, после ужина.
– Как самочувствие? – мягко спросила она, усаживаясь на стул.
– Все хорошо. Только на Машу не кричи.
Торопов лежал на спине, глядя со страдальческим выражением на лице в потолок. Наступило время, когда его сознание окончательно погружалось в сумерки, и он переставал отличать явь от наваждения. Эльвира Тимофеевна уже здесь, а скоро появится Маша, и голова его развалится на части, если начнется скандал.
– Я не увижу твою Машу. И кричать на нее не буду. Я настоящая Эльвира Тимофеевна, а не вымышленная.
– Да? Возможно…
Повернув голову набок, Павел посмотрел на врача. Кофточка на ней с длинным рукавом, джинсы. Нет короткого халата и чулок тоже. Значит, она действительно настоящая. Собралась уходить домой после работы, по пути зашла к нему, как обещала.
– А где она?
– Твоя Маша в твоем больном сознании. И мне очень жаль, что ты не можешь справиться с ней…
– Не правда, я с ней справляюсь. И не про Машу я спрашиваю, а про ту, которая была у вас. Дарья Павловна ее зовут.
– Какая Дарья Павловна? – удивленно повела бровью Архипова.
– Ну как же, мы с ней возле вашего кабинета сидели. Вы меня в палату отправили, а ее к себе в кабинет пригласили.
– Ты слышал, как я ее к себе в кабинет приглашала?
– Нет, но вы должны были ее пригласить, ведь она к вам пришла.
– Ты слышал, как я с ней разговаривала?
– Нет. Но вы же должны были с ней говорить, если она приходила… Я с ней говорил. Про свою Машу рассказывал, а вы подумали, что я с ней самой говорю. Сказали, чтобы я контролировал себя…
– Ты разговаривал с пустотой, Паша, – обеспокоенно покачала головой Эльвира Тимофеевна. – Не было никакой Маши. И Дарьи Павловны не было. Ты один перед моим кабинетом сидел. Больше никого я не видела…
С обреченным видом Торопов закрыл глаза. Дарья Павловна привиделась ему, значит, он болен по-настоящему, и нет никаких в том сомнений.
– Что теперь со мной будет?
– Будем лечиться, Паша, – по-дружески мягко сказала Эльвира Тимофеевна.
– Аминазин?
– Ну почему сразу аминазин? Все боятся аминазина, но никто не знает, что его у нас попросту нет. Хлорпромазин – это вчерашний день, этим нейролептиком уже давно никто не пользуется. Есть гораздо более эффективные и безвредные лекарства…
– Но лекарства… Я не хочу быть овощем.
– О чем ты говоришь? Придумали себе страшилки, пугаете друг друга.
– Может, все-таки без лекарств обойдемся? Контролировать я себя умею…
– Тогда расскажи, о чем вы говорили с Дарьей Павловной?
– Так не было ее!
– Да, но в твоем воображении она была. Ты расскажешь о ней, возможно, этим вытравишь ее из своего сознания.
– Вы врач, вам виднее… Гулял я, смотрю – женщина, думал, Маша, позвал ее, а это не она. Женщина спросила, где кабинет главного врача, я показал. Мы разговорились. Я рассказал, почему здесь, сказал, что жену свою убил, и она теперь ко мне является.
– Только про Машу и рассказывал?
– Ну да.
– И все?
– А что еще?
– Может, про клоуна что-то рассказывал?
– Зачем? – смутился Павел.
– Если рассказывал, то ты должен мне об этом сказать. Как врач я обязана знать все.
Павла напугали звенящие нотки в ее голосе, и он сдался.
– Ну, говорил про клоуна. Только я сказал, что привиделось мне это. Честное слово, сказал, что привиделось. И про Горуханова сказал, что не было его…
– И про Горуханова говорил?
– Да, говорил. И она говорила. Сказала, что в него стреляли. В мае. А в июне он умер в больнице.
– Плохо, – осуждающе покачала головой Эльвира Тимофеевна. – Плохо, Павел, что мифический Горуханов не выходит у тебя из головы. Ты не с Дарьей Павловной разговаривал, а с самим собой. И ты сам себе отвечал, что в Горуханова стрелял клоун. Потому что ты в это веришь.
– Нет, не верю.
– Веришь. Это у тебя в подсознании.
– Я не верю, честное слово.
– Я бы могла сказать, что это твое право, верить в собственные вымыслы. Но не могу так поступить. Потому что этот вымысел сидит в тебе, как зараза, которая разрушает тебя. Тебе нужно успокоиться.
– Я спокоен.
– Нет, ты должен внутренне успокоиться. Тогда и клоун оставит тебя в покое, и Маша.
– Я постараюсь успокоиться внутренне… Честное слово, ни клоунов больше не будет, ни Маши.
– Хорошо, если ты сможешь проконтролировать себя изнутри. Но если нет, я, как врач, обязана буду принять более действенные меры.
Эльвира Тимофеевна ушла, но совсем скоро ее сменила Маша. И снова у Павла была бессонная, изнурительная ночь, но Архиповой во время утреннего обхода он в том не признался. Торопов не хотел быть овощем.
4
Теплый ветерок мягко трепал волосы. В дремотном состоянии закрыв глаза, Павел представил, что это Маша, забыв о ссоре с ним, приласкала его. Подсела к нему, запустила свои длинные пальцы в его шевелюру и…
– Здравствуйте, Павел Евгеньевич, – услышал он знакомый голос.
Открыв глаза, боковым зрением Торопов увидел Дарью Павловну. Она сидела рядом с ним, глядя куда-то перед собой, но обращалась к нему. Легкий плащ на ней, по цвету и по форме чем-то напоминающий больничный халат. Косметики на лице нет, и даже губы не накрашены… Павел уныло усмехнулся. Жаль, что он не подготовился мысленно к этой встрече.
