* * *
Пасмурно за окном, небо темное, в клеточку. И жизнь в полосочку. Хорошо, что вчера менты не смогли залить ее черной краской до самого горизонта. Большую подляну они вчера сотворили; к счастью, у беспредельщиков штанга на виду лежала без «блинов», Спартак ею «неандертальца» и уделал. А в медноволосого он гирю швырнул; тот ее поймал, но на ногах при этом не устоял. А тут гантель вдогонку, да по балде. А третьему лохмачу Спартак нос его утиный сломал, кулаком. Бил он этих уродов от всей души, на убой. Мог бы и до смерти зашибить, если бы вертухаи не вмешались.
Ночь он провел в камере карцера, а утром его вызвал к себе начальник изолятора. Что-то неважный вид у Силантьева, помятый весь какой-то, глаза впалые, синева под ними. И взгляд пришибленный.
– Я слышал, ты вчера не в ту камеру попал, – стараясь не смотреть Спартаку в глаза, сказал он.
– Не попал. Другие попали... Зря ты, начальник, всю эту байду затеял. Теперь ответ держать придется.
– Это не я. – Силантьев дрожащими пальцами достал сигарету из пачки, нервно закурил.
– А кто?
– Ошибка вышла.
Телефон остался в камере, и у Спартака не было возможности позвонить своим друзьям. Но, похоже, они уже устроили головомойку начальнику тюрьмы. Мартын легкий на подъем, и чувство вины за ним...
Но как они узнали, что произошло в тюремных застенках? Может, Силантьев поспешил известить их, что Спартака опустили, чтобы они отреклись от него? Не очень-то верил Спартак, что все так и было, но ведь кто-то устроил начальнику «промывку мозгов».
– Ты теперь по улицам осторожней ходи. Мало ли, вдруг с волыной кто-то рядом пройдет. Вдруг ошибка выйдет, под раздачу попадешь...
– Э-э... Извини, Спартак Евгеньевич... – жалко промямлил Силантьев.
Спартак усмехнулся. Похоже, начальник тюрьмы попал в серьезный переплет, если вдруг извиняться начал.
Можно было послать его на три буквы и передать заказ на волю. Но если Силантьева не станет, его место займет кто-то другой. А этот уже сломлен, из него можно веревки вить. Тут уж не до гордыни, здесь трезвый расчет нужен.
– Да ладно тебе, Валерий Дмитриевич, расслабься. Нормально все. Что было, то было. Забыли, да?
– Забыли, – то ли кивнул, то ли просто низко опустил голову Силантьев.
Стыдно ему, на душе тошно, даже мерзко. Ну как же, перед уголовником приходится извиняться, не барское это дело. Но ведь никто не заставлял его творить беспредел.
– Я в твои дела лезть не собираюсь, – продолжал Спартак. – Ты охраняешь нас, вот и охраняй. Порядок у тебя должен быть, ну, по инструкциям там, все такое. Как должно, так пусть и будет. Наседок кум рожает, работа у него такая. Но если стукача найдем, считай, он уже покойник. Так что без претензий. И главное – людей унижать не надо. Ну, когда этап принимаете на пинках, это еще можно понять. Типа, чтобы жизнь медом не казалась. А за просто так пассажиров пинать не надо. И шмон когда устраиваете, на пол ничего ронять не надо. И баланда должна быть с мясом, а не с мослами. Будет дерьмо в котле – будет бунт...
– А где я тебе мясо возьму? – угрюмо спросил Силантьев. – Какие нормы довольствия, так и кормим.
– Так, да не так. Что от нормы довольствия остается, то в котел и кладется. Ну, с баландерами мы разберемся, чтобы не крысятничали. А ты, Валерий Дмитриевич, со своим персоналом разберись, чтобы не воровали... И еще. Женщин сколько в тюрьме?
– Десятка три наберется...
– Их еще лучше кормить надо. Молоко, фрукты свежие. И в санчасти так же должно быть.
– Где я фрукты возьму? На свои деньги, что ли, покупать?
– Будут тебе деньги. Сколько надо, столько и будет.
Начальник тюрьмы с живым интересом посмотрел на Спартака. Взгляд прояснился, повеселел.
– Может, и с ремонтом поможешь? В камерах у женщин ремонт сделать надо, да и в других местах неплохо бы порядок навести...
– Смету составь, поговорим.
– Ты хотел, чтобы телевизоры в камерах стояли...
– А я слышал, что стены в камерах старые, проводку нельзя сделать, – засмеялся Спартак.
Раздухарился Силантьев; только что совсем пришибленный был, а теперь вот руку норовит по локоть откусить. Но Спартак не возражает. Деньги у него есть. Те самые, которые он отстегивал на воровской общак. Но нет Ростома, пропал куда-то, и Придони сгинул. Поэтому эти деньги пойдут на «грев» отдельно взятой тюрьмы. И кто его в этом упрекнет? Где Ростом? Почему молчит? Почему постановочную маляву до сих пор не прогнал? То-то же...
Прежде всего женщинам условия нужно создать, особенно беременным, больным лекарства прикупать. Почему бы и ремонт не сделать? И телевизоры в камеры... О блатной братве Спартак почему-то думал в последнюю очередь, хотя именно этот вопрос должен был стоять во главе угла.
Глава 17
Лицо под картонной маской вспотело, соленая капля стекла со лба и залила глаз. Хорошо, перчатки нитяные на руках. Фурман просунул пальцы под маску, протер глаз. При этом ослабил внимание за жертвой и руку с пистолетом отвел в сторону. За что и поплатился. Сильный удар в лицо смял маску, сплющил нос, резко толкнул голову назад. Фурман не смог удержаться на ногах и сел на пол. Маска сместилась набок, щелки для глаз отошли в сторону, и он ничего не видел. Но не мог не услышать выстрел. Наверняка это Моток нажал на спусковой крючок. Пистолет был и у Косого, но тот бестолковый...
Фурман поправил маску, совместил прорези с глазами и увидел лежащего на полу хозяина дома.
Невысокого роста мужик, но коренастый, жилистый. И еще суровый. Сколько ни тряс Фурман перед ним пистолетом, ни слова не сказал. А еще в нос кулаком ударил.
А стрелял в него Косой. Из его ствола к потолку поднималась еле заметная струйка дыма. Что ж, с боевым крещением...
Долго они высматривали этот дом. За хозяином смотрели, за его женой, за дочкой. Отец семейства занимался коммерцией, хорошо на этом зарабатывал. Жена работала вместе с ним в его же фирме бухгалтером. Дочке шестнадцать лет, очень соблазнительная на вид; Фурман даже мечтал, как останется с ней наедине, но она вдруг исчезла. Оказалось, в летний лагерь ее отправили, куда-то на Черное море.
Витек Сыроедов знал все местные расклады. Сначала он просто рассказывал обо всем, что в деревне творится, а потом Фурман его в свою бригаду сосватал. Крепенький такой паренек, слегка туповатый, правда, но в команде и без него умников хватает в лице Мотка. Витек на шухере. Хоть и ночь на дворе, но мало ли...
Хороший дом Иван Павлович себе отгрохал, два этажа, девять комнат, обстановка что надо. Только непонятно, где деньги у него спрятаны. Может, в подвале, как было у Трюфеля...
Елена Николаевна с ужасом смотрела на своего убитого мужа. Ладонями сжала виски, глаза навыкате, рот открыт. Напротив стоит Моток, держа ее на прицеле.
