Мент сел на стул, вынув из папки лист бумаги, положил его на тумбочку, представился и объяснил, в чем обвиняют Косого. Двойное убийство в поселке, ограбление банкира, опять же с летальным исходом.
– Признаваться будем?
– Не знаю ничего. Не знаю никакого Фурмана. И вообще, больно мне очень. Не могу разговаривать...
– Боль можно снять уколом, – с беспощадной улыбкой проговорил мент.
– Так в чем же дело?
– Сначала признание, потом укол.
– Это пытка!
– Ну и что? Ты людей убивал. Ты – нелюдь. Как к тебе еще по-другому относиться?
– Не убивал я никого.
– А кто убивал? Фурман?
– Вообще не знаю, о чем разговор.
– Если ты ни в чем не виноват, переведем в обычную палату. И охрану снимем.
Косой подозрительно взглянул на следователя. Слишком все просто, чтобы верить в столь благополучный исход.
– Только тут проблема одна. Вы когда гражданина Труфанова убили, всю вину на гражданку Семенцову списали.
– Какой Труфанов? Не знаю такого!
– В бандитском простонародье он звался Трюфелем.
– Э-э, не знаю...
– Да ты, Веретенников, не напрягайся. В обвинительном заключении Трюфеля нет. В нашем заключении... А вот у бандитов на этот счет есть предъява. У московских бандитов. Они всерьез уверены, что Семенцову подставили. Она с Трюфелем была, когда вы на нее напали...
– Не знаю ничего.
– Не знаешь, и не надо. Раз ни в чем не виноват, перейдешь в общую палату, – спокойным тоном повторил мент. – Правда, охраны там уже не будет, для бандитов полное раздолье. Заберут тебя из больницы, вывезут в лес и начнут у тебя в животе ковыряться...
Косой представил, как бандиты вскрывают рану на животе, как вытаскивают из нее кишки, и чуть не потерял сознание, настолько яркой и страшной была эта картина.
– Вот тогда и узнаешь, что такое пытка... – продолжал тем временем мент. – Потом они тебя к нам привезут. Чтобы ты рассказал, как вы убивали Трюфеля. Как забирали у него деньги...
– Зачем им это надо?
– Любовь у них к Рите. Большая любовь. Ну, не у всех, у самого главного. И он пойдет на все, чтобы Риту выручить. Он утверждает, что это вы Трюфеля убили.
– Не знаю такого.
Косой мог бы признаться, но его смущало то, что Фурман смог убежать. Он точно знал, что ни менты, ни братва его не повязали.
А братва действительно была и действительно искала Фурмана. Возможно, именно из-за Трюфеля. И действовали эти ребята очень жестко. Видно, что серьезные люди. И если Косой не признается, его на самом деле вывезут в лес, выпотрошат, а кишки развесят по веткам деревьев... Но Фурман жив, и он на воле, так что лучше молчать.
Зато Горемыка мертв. И на него можно все валить... Тогда и пыток не будет, и обезболивающий укол сделают.
– Это все Горемыка...
– Горемыкин Виктор Ефимович? – заглянул в свои записи мент.
– Да, он.
– Он убил Труфанова?
– Да.
– Как все это было? С чего все началось?
– Сначала укол, потом все остальное...
Косой получил долгожданный обезболивающий и, когда боли слегка утихли, заговорил. Он все валил на Горемыку, но, в сущности, рассказал, как все было. И Рита оказалась не виновницей преступления, а его жертвой...
* * *
Гена прекрасно понимал, что облажался выше крыши. Одно хорошо: деньги он спрятал так, что никто не смог их найти. Зато на снайперской винтовке обнаружились его «пальчики». Но следователь предъявлял ему не только это.
– Эксгумацию трупа мы провели, но личность пока не установили. Надеюсь, вы, Геннадий Ильич, в этом нам поможете, – с надеждой посмотрел он на Гену.
Можно было, конечно, послать его далеко и матом, но какой смысл? Следствие ставило ему в вину человека, которого похоронили вместо него. Бомжа нашел Качан, Буран его пристрелил, потом была целая череда нехитрых, смазанных подкупами подстав, пока труп не оказался в могиле. Если менты поднимут всю эту цепочку, ни Качану не поздоровится, ни Бурану. А на них казино держится, весь бизнес, если они вдруг окажутся за решеткой, дело развалится, тогда и сам Гена останется ни с чем. Так что уж лучше все на себя взять. Все равно ему срок за незаконный ствол грозит, правда, не очень большой. Зато за бомжа могут на долгие годы на зону отправить. Но если он отмажет своих пацанов, они помогут ему «встать на лыжи», с липовой ксивой решат вопрос, за кордон переправят. А еще «гревом» будут снабжать, пока он не сбежит...
– Да не знаю я, кто он такой. Смотрю, мужик на вокзале валяется, жалко вдруг стало; думаю, отмою, приодену, пусть он у меня на участке поработает за еду. Домой к себе привез, а он вдруг нож достал – и на меня. А у меня как раз волына под рукой. Сам даже не понял, как все получилось...
Следующий вопрос следователь задал не сразу, сначала занес его показания в протокол. Наверняка он понимал, что Гена лжет, но ему, в принципе, все равно, лишь бы признание получить, а там и трава не расти. Главное – дело раскрыть.
– То есть хотите сказать, что это была самооборона?
– Она самая, гражданин начальник.
– И тогда вы решили похоронить этого человека вместо себя.
– Абсолютно верно.
– У вас это получилось.
– Ну, до поры до времени. Сколько, как говорится, веревочке ни виться...
– Кто вам во всем этом помогал?
– Сам все сделал, начальник. Исключительно сам.
– Э-э... Ну, ладно...
Следователь окончательно понял, что Гена никого не сдаст. И если он станет приплетать к делу еще кого-то, нарвется на полный отказ от показаний. Лучше уж сшить дело белыми нитками, чем остаться с носом.
Глава 20
Черные вороны рядком сидели на проводах. Они хоть и не стервятники, но падалью питаются охотно. Интересно, на кого они в этот раз слетелись? Неужели почуяли, что дела у Спартака не ахти?
Подполковник Удальцов выжил. Правда, зрение на левый глаз немного упало, а в остальном вроде бы все в порядке. Из госпиталя его уже выписали, отправили в санаторий, через месяц-другой вернется на службу. Но сопротивление сотруднику милиции и посягательство на его жизнь остались.
– Экспертиза подтвердила, что действовали вы в состоянии сильного душевного аффекта, это значительно смягчает вашу вину, но обвинение все-таки будет просить восемь лет строгого режима.
Спартак молча пожал плечами. Пусть прокурор просит, сколько его душе угодно. Но судье уже отстегнули на лапу, и адвокат соловьем петь будет, так что никаких восьми лет... Хотя и легким испугом отделаться не удастся. Судья деньги взял, но предупредил, что меньше трех лет строгого режима дать не сможет. Условный приговор не прокатит, иначе менты просто с потрохами его сожрут. Да и самому Спартаку на воле может достаться. И РУОП на него набросится, и ОБЭП, со всех сторон флажками обложат. А если он сядет, рынок не тронут. Так что хочешь не хочешь, а придется принести себя в жертву.
