Неутешительный прогноз все-таки сбылся – суд приговорил Спартака к трем годам строгого режима. Он мог бы остаться в изоляторе, в тюремной обслуге, заведовать каптеркой или просто ничего не делать. Но не в том он положении, чтобы позволить себе такое удовольствие, как стать «козлом». Может, он и «апельсин», но воровские законы обязан соблюдать. И по статусу положено, и для себя он все решил...
Вагон «столыпинский», кругом решеточки... Тесно здесь, невольно, зато тепло – по сравнению с тем, что творится на улице. Мороз там, конвойные с собаками, дубинки. Спартак уже в вагоне, но все еще только начинается...
– Кто такой? – спросил он у коренастого мужичка в мокрой и потому заледенелой заячьей шапке.
Спартак сторонился беспредела, но сейчас просто нет другого выхода, как гнать этого мужика с места, которое тот занял, в лучшем случае по недомыслию. А в худшем – с претензией на место центрового. Спартаку по статусу полагается нижнее место справа от двери. И хочешь не хочешь, а его нужно отвоевывать.
– А ты сам кто такой? – огрызнулся мужик.
– Давай наверх. – Спартак показал ему на свободную полку на втором ярусе.
– Еще чего?
Спартака толкнули в спину, но он не счел это оскорблением. Просто погрузка еще не завершена, арестантов заталкивают в купе с продола, а Спартак мешает им занять места. А грубо толкнуть его не решаются, крупный он, и сила в нем чувствуется. Зря все-таки мужик ерепенится.
– Считаю до трех.
– Да хоть до ста!
– Три!
Спартак схватил несговорчивого мужичка за грудки и сорвал с нар. Сил у него действительно с избытком, их бы хватило, чтобы забросить совсем нелегкого по весу мужика на второй ярус. Но тот заупрямился, сам попытался схватить Спартака, за что и поплатился.
Спартак ударил его лбом в переносицу, и несчастный стек на пол, стукнувшись о стенку, где в купе нормального пассажирского вагона должно было находиться окно. Спартак сбросил со своей уже полки чужой рюкзак и лег, положив под голову битком набитую сумку. Дорога дальняя, а без доброго «хабара» будет еще длинней.
И тут словно плотину прорвало: кто-то запрыгнул на свободный лежак второго яруса, еще двое заняли третий. А несговорчивый мужик остался сидеть на полу, рукавом ватника подтирая кровавые сопли.
– Ты откуда такой взялся, сохатый? – ухмыляясь, спросил крепкого сложения парень с красным от мороза лицом. Маленькие глазки, широкие скулы, бульдожьи щеки, массивная челюсть и плечи как у культуриста. – Ты че, не видишь, какой к тебе человек подъехал? Авторитетный человек. А ты – сявка. Ну, ответь, если не так? – Мужик угрюмо молчал, хлюпая носом. – Теперь будешь в гамаке висеть, небо нам закрывать. А я не люблю, когда небо закрыто. Поэтому на полу будешь зависать. Ночью и в люльку можно, но только ночью...
Спартак поднялся с лежака, сел, пристально и жестко посмотрел на парня и твердо сказал:
– Я здесь решать буду, когда ему зависать.
Парень тоже сел, опустив ноги на пол. Сильный у него взгляд, но все-таки не хватает в нем уверенности. Он из тех людей, что твердо стоят на своих двоих, но могут упасть, если почва вдруг уйдет из-под ног. Впрочем, и Спартак мог провалиться под землю, но ему самому так не казалось. Он был уверен в том, что ничем его не сломишь. На том и стоял. С того и давил на людей, пригибая их к земле.
– А ты кто будешь? – без всякого вызова спросил парень.
– Спартак я.
– Э-э... Слышал, слышал... Ты за нашей тюрьмой смотрел. Вместе с Таежным... А я – Барбос! – Парень потянул к нему руку, но на полпути одернул ее. Решил, что не хватает ему веса, чтобы ручкаться со Спартаком.
– Знаю, ты за двести сорок второй хатой смотрел, – сам протянул ему руку Спартак.
– Ну да, смотрел.
– По беспределу, – мазнул дегтем Спартак.
На место смотрящего Барбоса никто не ставил. Сам разогнал блаткомитет, сам занял шконку в блатном углу, и только через пару месяцев после этого Таежный заслал постановочную маляву.
– Достали бакланы! То не так, это не эдак... А сам ты Пятака уделал! – отговорился Барбос, думая, что Спартаку нечем будет ответить. Но просчитался.
– Мне можно. Я в законе.
– В законе?! – изменился в лице Барбос.
– А что?
– Ну, братва говорила, что тебя могут короновать...
На этом разговор оборвался. Арестантов расфасовали по купейным камерам, карцерам, и караул вступил в свои права. Собаки остались за бортом, но теперь гавкать начали солдаты внутренней службы.
– Стоять, когда сидишь!.. Молчать, когда спрашивают!..
Неважно, что невпопад, главное, громко кричать, шумом прессуя толпу.
– Чего это он сидит? – из-за закрытой двери закричал мордастый прапорщик, пальцем тыкая в несчастного мужика. – А ну на место!
В купе он заходить не стал, но откидная укороченная полка тут же заполнила пространство между лежаками второго яруса, и внизу стало темней, чем прежде.
– Слышь, ты там, не ворочайся, а то свалишься вместе со шконарем! – Для убедительности Барбос ударил ногой по полке. – Еще пришибешь ненароком.
– Оставь его, – покачал головой Спартак. – И не нарывайся. – Он взглядом показал на продол за решетчатой стеной.
– А что вертухаи нам сделают?
– Я так понял, у тебя первая ходка, – усмехнулся Спартак.
Он тоже в первый раз попал в арестантский вагон, но бывалые люди рассказали ему, чем может закончиться конфликт с конвоем. Эти ребята и без всяких автоматов могут отомстить.
– А у тебя, Спартак, какой ход?
– Первый.
– И ты в законе?!
– «Апельсин» я, – как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Спартак. – Потому и не объявился, когда в хату зашел. Потом дозрел. Немного. Таежный меня признал, другие воры признали...
О том, что не все воры отписались Таежному, он говорить не стал. Это значило, что не все «законники» признали его статус. Но, в принципе, так и должно быть.
– Вот, на зону иду, там дозревать буду.
– И сколько дали?
– Трешку.
– А не мало, чтобы дозреть?
– А это все от мороза зависит. Чем сильней мороз, тем быстрее дозрею.
– «Апельсины» дозревают на морозе?
Спартак промолчал, давая понять, что не хочет больше говорить на эту тему. И без того слишком много сказал.
Не хотелось ему раскрывать душу перед Барбосом. Но неспроста они оказались в одном купе. Арестантов сгоняли в вагоны по списку, а там – фамилия к фамилии, колония к колонии. Скорее всего, им придется мотать срок на одной зоне. А Барбос, видно, и поставить себя умеет, и за честь свою постоять. Не зря же он смог камеру под себя взять.
