– Я же тебе сказал, начальник, у меня на воле большие возможности и в Москве я – не последний человек. А все вопросы в Москве решаются.
– То есть хочешь сказать, что это все с твоей подачи? – Аржанов нервно полез за другой сигаретой.
– Ты – крутой, я – крутой. Нам вдвоем здесь не ужиться. Можно было комиссию заслать, прессу подключить, сняли бы тебя с должности за милую душу. Хотя бы за то, что людей здесь по беспределу прессуют. Но это нечестно. Ты свою работу знаешь, зону крепко держишь, все у тебя на мази. Таких людей наверх надо двигать, чтобы на месте не засиживались... Ты там, в своем министерстве, на хорошем счету, поэтому цена вопроса не очень большая – всего сто штук. Я думал, больше будет. Но тебе этих ста штук и за всю жизнь не заработать...
– Ты... Ты... Да я... Ты думаешь, я соглашусь, чтобы какой-то уголовник меня по службе двигал? – вскипел Аржанов.
– Ну, позвони генералу, скажи, что отказываешься, – усмехнулся Спартак.
– И позвоню! – Начальник колонии положил руку на телефонную трубку, но поднять ее не решался.
– Позвони, позвони. А я скажу, что никто ничего для тебя не покупал. Так, просто человек свой в министерстве, он и передал информацию насчет тебя. И окажется, что ты лоханулся по полной... Ну, чего сидишь, давай звони!
– Вон! – заорал на него Аржанов.
Спартака отправили обратно в карцер, но уже через несколько часов к нему в камеру пришел врач из лагерного лазарета, осмотрел и вынес диагноз – сильное физическое и нервное истощение. Про побои, отпечатанные на лице, он ничего не сказал, но тем не менее отправил Спартака в больничку и Жбана вместе с ним.
Но прежде их отвели на склад, где они получили свои вещи. А Спартаку и вовсе повезло – его там ждали посылки с воли. Скоропортящихся продуктов не было, поэтому выбрасывать ничего не пришлось.
Спартаку жуть как хотелось есть. И поскольку его перевели в лазарет, можно было считать, что своего он добился. Теперь голодать не придется. Но и наброситься на сырокопченую колбасу прямо на складе он не мог себе позволить. Да и нельзя есть с дикостью оголодавшего зверя: кишки завернуться могут.
В лазарет они шли под тяжестью вещей, но это приятная ноша, залог удовольствия для будущего. Ноги не держали, от слабости качало из стороны в сторону, но Спартак добрался до места без чьей-либо помощи.
Это было небольшое двухэтажное здание, огороженное сетчатым забором, с декоративными решетками на окнах, которые, как в бараках, выламывались без особых усилий. Обстановка внутри, как в обычной армейской санчасти – кабинет врача, ординаторская, процедурная, бойлерная, кладовка и, главное, душевая с горячей водой.
На душ Спартаку и Жбану отвели всего десять минут, но этого им было мало. Они провели в моечной не меньше часа, и санитар из «козлятника» даже слова им не сказал. Но все же решил их наказать и принес им такие пижамы, которыми даже бомж побрезговал бы.
– Жить хочешь? – спокойно, но тяжело посмотрел на него Спартак.
Этого вполне хватило, чтобы санитара пробрало до мозга костей. Он принес почти новые, аккуратно сложенные пижамы – почти копии тюремных роб, но из более мягкого материала.
А о робах тоже нужно было позаботиться. Грязные они, окровавленные, местами порванные. Их бросят в каптерке, а после выписки отдадут. Но Спартака такая перспектива не устраивала. У него были деньги, но кормить «козла» – себя не уважать. Поэтому он просто распорядился привести одежду в нормальный вид.
– Но я не должен этим заниматься, – попытался возразить санитар.
– Грядет Судный день, – хищно усмехнулся Спартак. – Для козлов. Судить буду я.
Жбан посмотрел на санитара страшными глазами и провел пальцем по горлу, дескать, зарежут тебя, если одежда не будет чистой. Слова Спартака и этот жест угнетающе подействовали на мужика, и тот кивнул в знак согласия. Сделает все как надо.
Палаты размещались на втором этаже. Все вроде бы здесь по уму – холл посреди узкого коридора, где стоял телевизор, пальма в кадушке, картины на стенах, информационные стенды. Столовая, раздаточная, где на разогревочной печи при желании можно было пожарить картошку. Палата большая, койки в один ярус, отопительная батарея горячая, окна заклеены, с пола не дует. Тепло здесь, но не очень уютно. Потолок серый, плесень по углам, стены обшарпанные, с трещинами, краска на полу местами стерта или облуплена. Словом, лазарет нуждался в ремонте. Но для этого нужны были деньги, и Спартак знал, где их взять.
Воровской общак на то и существует, чтобы подогревать зоны. В первую очередь деньги идут на своих, коренных, так сказать, обитателей, на воровское благо, на подкуп ментов, и только во вторую – на больных и всех прочих. Лагерным общаком распоряжался Абакум. Но раз у Спартака отношения с ним не сложились, у него будет свой общак. Как только его положение устаканится, как только он сможет организовать надежный тайник для денег, Мартын сделает большой подгон...
Похоже, Аржанов готов сдать не только свою должность, но и позиции хозяина в полном смысле этого слова. А может, он боится разгневать Спартака, чтобы не сломать себе карьеру? Если его кинут с новой должностью, следующего предложения может и не быть. А еще, возможно, и комиссия нагрянет, и выводы последуют такие, что и прежнего места можно лишиться... Так или иначе, а Спартак попал в относительно нормальные условия существования. И вряд ли Аржанов сломает ему эту лафу.
Место у окна занимал мужик с крупными залысинами на голове. Он не был похож на интеллигента, но черты лица у него мягкие, расслабленные, и сам он какой-то мягкотелый.
– Ну, чего разлегся, чепушила? – рыкнул на него Жбан, заметив, куда Спартак обратил свой взгляд. – Вор законный зашел! Вставать надо!
Мужик закивал, сделал попытку приподняться, но встать не смог. Оказалось, из городской больницы его вчера привезли после операции, аппендицит вырезали. Но Жбан нашел двух больных поживей, наорал на них и заставил перенести залысого на другое место в обмен на чистую заправленную постель.
Правда, постель Спартаку не понравилась. Матрас недостаточно плотный, белье серое. Да и с врачом хотелось бы поговорить.
Он спустился на первый этаж, отгороженный от второго решетчатой стеной, дверь в ней была закрыта, но вышедший из процедурной медбрат отворил ее и провел Спартака в кабинет к врачу.
Начальник лазарета сидел за своим столом и платком старательно протирал очки. На Спартака он посмотрел, близоруко сощурившись.
– Вы что-то хотели?
– Заключенный Никонов, – усаживаясь на стул у стенки, сказал Спартак на всякий случай, чтобы врач знал, с кем имеет дело.
– Да, я понял... Я вас уже осмотрел, назначил лечение. Но больше всего вам нужен покой. – Врач надел очки, и это вызвало у Спартака усмешку.
– А я думал, вы нарочно снимаете очки, чтобы это безобразие не видеть.
Даже в кабинете врача не было ремонта. Потолок над головой набух, видно, сверху когда-то подтопили; из мебели только старый стол, шаткие стулья, кушетка и стеклянный шкаф из тех, что стоят в процедурных.
