– Какое безобразие?
– Кабинет у вас убогий.
– Ну, что есть, то есть...
– Вы, Олег Макарович, очки снимите, а каску наденьте. Вдруг потолок на голову обрушится. Это я вам как бывший строитель говорю...
Врач поднял голову, растерянно посмотрел на потолок и беспомощно проговорил:
– Да, наверное, может быть.
– Ремонт вам в санчасти надо сделать. Начиная с вашего кабинета. Готов профинансировать. И в полном объеме.
– С чего бы это? – подозрительно покосился на него начальник лазарета.
– Я в законе. И моя первая обязанность заботиться о больных.
– Э-э... Ну, я не знаю...
– Аржанова на повышение переводят, новый хозяин здесь будет, а новая метла по-новому метет. Может, вы ему не понравитесь – ну, за то, что ремонта нет...
– А с чего вы взяли, что Аржанов на повышение уходит?
– Знаю. Я все знаю, – пристально посмотрел на него Спартак. – И то, что это Аржанов направил вас ко мне в штрафной изолятор. И что велел вам создать для меня условия, – наугад предположил он.
– Ну да, был такой разговор.
– И какие условия?
– Обычные. Вы будете находиться здесь до полного выздоровления...
– Я очень болен. У меня хронический пиелонефрит.
– Откуда вы знаете?
– Мне почки отбили, начальник, – жестким тоном сказал Спартак. – И почки, и все внутренности. И ты это знаешь, начальник.
– Ну, может быть... – смутился доктор. – Вид у вас неважный.
– Это я к тому, что лечиться мне придется долго. Как минимум до тех пор, пока не будет сделан ремонт.
– Я не против, – невнятно пожал плечами начальник лазарета.
– И это еще не все, – зацепился за его слабину Спартак. Он полез в карман куртки, достал оттуда несколько стодолларовых купюр, махнул ими перед носом врача и положил под книгу на столе.
– Что это?
– Предоплата за содействие. Палата мне нравится, и я бы хотел ее отремонтировать. Сначала мою палату, потом и все остальные. А ремонт требует полного высвобождения помещения, вы меня понимаете?
– Если честно, не очень.
– Больных придется перевести в другие палаты.
– Если вы начнете ремонт, тогда конечно.
– Нет, вы сделаете это сегодня.
– Но так нельзя! Вас определили в восьмиместную палату, а вы там будете один?
– Почему один? Там будут другие больные. Они сейчас как бы здоровые, но вы, Олег Макарович, их осмотрите, глядишь, и вылезет какая-нибудь болезнь.
– Но...
– Сто долларов за человека.
Денег Спартак не жалел. Ему нужно было закрепиться в больничке, пустить здесь корни, а для этого нужна своя команда.
Он готов был заплатить всем, от кого зависит, быть ему здесь или нет. Ведь больничка для вора – святое дело. Во-первых, самое удобное место, чтобы законно отлынивать от работ. Во-вторых, здесь тепло, светло и мухи не жужжат. Воры старой закалки утверждают, что коронация должна проходить в тюрьме. Некоторые считают, что короновать нужно именно на централе. Но есть и такие, кто не признает вора, если он возведен в титул не на зоновской больничке. Так это или не так, но нет ничего предосудительного в том, если вор обоснуется в лагерном лазарете.
– Э-э... Ну-у... А кого нужно к вам устроить? – наконец-то перешел к делу начальник лазарета.
Спартак назвал несколько имен. Ему нужен был Барбос и все пацаны, которые однажды доказали свою верность. Оказалось, что Хруст был уже здесь, с переломами ребер – опять же «козлы» постарались. А остальные бойцы оказались в лазарете на следующий же день после разговора с врачом.
К этому времени Спартак уже подыскал место для тайника и позвонил Мартыну, чтобы тот присылал деньги.
Глава 24
Труп врага хорошо пахнет. Так, кажется, говорили в Древнем Риме или еще где-то. Так это или нет, но Фурман мог сказать, что лучше всего пахнет жертва. Особенно если это красотка с пышными каштановыми волосами.
Он «снял» ее у дорогого бутика, когда она выходила из своего «Мерседеса». Короткий полушубок, джинсы в обтяжку, развал-схождение бедер – просто обалдеть. Супер!
«Снял» он ее грубо, не по-джентльменски. Подошел сзади, рукой схватил за шею и затащил в «девятку», за рулем которой сидел Моток. Машина в угоне, девушка похищена, но всему этому есть свое объяснение. Фурман работал по таким девочкам в мехах и на дорогих иномарках. И деньги у них есть, и сотовые телефоны, по которым они могут позвонить родителям.
Эта тоже позвонила своему отцу, Фурман запросил выкуп и с ходу получил десять тысяч долларов. Расчет прост – богатый человек легко расстанется с такой суммой, лишь бы выручить из беды свою жену или дочь. И время тянуть не будет, и шум поднимать не станет. А если потребовать миллион, тогда и менты подтянутся, и братва – со всех сторон обложат, не уйдешь.
Наработанная схема сбоя не дала, и десять штук баксов уже в кармане. На все про все ушло каких-то два-три часа. Осталось только отпустить жертву. Но Фурман не торопился. Ведь она так хорошо пахнет... Одно плохо, джинсы плохо расстегиваются, и стянуть их будет не просто. А в машине тесно, да и жертва сопротивляется, царапается.
– Я тебе щас башку прострелю! – Фурман отстранился, вытащил пистолет, приставил ствол к горлу. – Пикнешь, мозги выпущу!
Девушка потрясенно посмотрела на него, во взгляде страх и полная беспомощность. Теперь с ней можно делать что угодно.
– Джинсы снимай!
– Ну пожалуйста, ну не надо! – заскулила она. Но все-таки выгнулась и стала снимать джинсы.
– Надо, буржуйка, надо! Получишь сейчас пламенный рабоче-крестьянский привет!
– Вы же все получили, – разрыдалась она.
– Что мы получили? Десять штук? Спасибо твоему пахану. Но мы их еще не отработали... Ничего, сейчас тебя зарядим, и дело сделано.
Машина плавно съехала на обочину дороги. Моток повернулся к Фурману лицом, увидел голые ноги девушки и с осуждением посмотрел на него:
– Не надо.
– Что – не надо? – возмутился Фурман.
– Не надо, говорю, этого делать. Это беспредел!
– Не понял!
– За десять штук нас особо искать будут, а если вставишь, за нас конкретно возьмутся... А нам еще в этом городе работать.
Вообще-то они собирались завязывать на время. Залечь на дно, отдохнуть, чтобы летом снова выйти на большую дорогу. Но Моток это говорил для жертвы, чтобы она передала своим. Дескать, здесь они где-то, в городе, ищите. А они тем временем тю-тю.
Это правильно, так и надо. Но за девку он зря заступился! Фурман едва удержался, чтобы не пристрелить его за такую наглость.
