Тем временем в штаб-квартире «духи мёртвых» готовили операцию по широкомасштабному поиску спецслужбы русских, похитивших учёных. Информация была настораживающая, однако Арчеладзе оживился, когда вновь услышал название Эль-Абба, теперь уже хоть и косвенно, а всё-таки произнесённое в связи с Рональдом Бергманом.
Это произошло в пятом часу вечера.
В кабинетах вдруг заговорили о самолёте, который сейчас находится в воздухе: вероятно, получили сообщение о прилёте начальства. В общем-то знакомая суета — лихорадочно готовились к докладу. Не шеф ли «Арвоха» Рональд Бергман решил пожаловать в Пловар?
Из радиорубки по-прежнему доносились одни лишь характерные шумы работающей кодированной связи. Или там стояла какая-то защита от прослушивания?
Ещё через час в самом многоголосом кабинете снова произнесли ставшие уже магическими слова — Эль-Абба. Но пока ни звука о «Дремлющем ангеле», будто забыли, охваченные хлопотами встречи самолёта. Да ничего, встретят и заговорят! Всё-таки, что бы ни толковали по поводу прослушивания, подсматривания, что бы ни орали журналисты о «жучках», «клопах», замочных скважинах, слуховых трубках или даже об алюминиевой кружке, приставленной к соседской стене, — все эти штуки просто замечательные. И человечество никогда не откажется от них. Установил, порисковал несколько минут, а потом лежи где-нибудь на чердаке, на сене, рядом с красивой женщиной и слушай. Слушай, думай, анализируй, своди концы с концами. За сутки наговорят столько, сколько никогда не получить никаким иным способом: Арчеладзе уже различал по голосам каждого «духа», знал их привычки, манеру поведения и несколько имён. Не зря Авега сказал, что за один день человек проживает целую жизнь, только в миниатюре. И есть все этапы — от утреннего рождения до вечерней смерти. Есть радости и печали, разочарования и надежды, любовь и ненависть. И если твоя воля совокупится с волей рока, то можно бесконечно растягивать время и, по сути, ощутить бессмертие, проживая один день как одну жизнь.
В девятнадцать часов в двух кабинетах смолкли — уехали встречать, а из одного «сообщили», что прилетел Брут Бейлесс. Тот самый, которого Джейсон называл Барлеттом-Бейлессом и просил Арчеладзе его убить. Так значит, он летал в Эль-Аббу! Летал к шефу получать разнос! За похищенных учёных, ибо у «Арвоха» наверняка встала работа.
Нет, человечество никогда не откажется от удовольствия подслушивать и подглядывать!
Впрочем, как и от услуг таких вот красивых, очаровательных женщин, умеющих отводить глаза и развязывать языки мужчинам…
Эту мысль Дара услышала.
— Да, правильно, — улыбнулась. — Думай обо мне плохо. И это нам поможет…
Арчеладзе не успел дослушать её, пришлось насадить на ухо второй наушник — заговорил незнакомый, начальственный голос, принадлежащий Бруту Бейлессу, ибо даже сквозь искажения отчётливо доносились иезуитские нотки. Ещё через минуту он уже не слышал ничего, кроме этого скрипучего голоса.
Речь шла о «Дремлющем ангеле»…
Потом он вообще сдёрнул наушники и стал упаковывать аппаратуру в жёсткий кожаный футляр.
— Я тебе рассказывал, как в Молдавии делают вино?.. Это замечательная традиция. Собираются старцы и берут девушку, юную и непорочную…
— Об этом ты рассказывал, Гриф, — оборвала она.
— Да? Я забыл… А правда, красивый обычай? И мудрый…
— Ты снова от меня уходишь!
— Что ты! Напротив, вернулся и в полной твоей власти. Сейчас мы пойдём с тобой. Ты знаешь дорогу, мы там уже были… Помнишь, заходили во дворик нежилого дома? Стоял джип с антенной?.. Вот и не верь после этого воле рока. Не ноги же нас привели туда!
— Что там, в этом доме? — с тревогой спросила Дара.
— Там?.. Там «Дремлющий ангел». Который может проснуться.
23
Джейсон Дениз находился в Президио на бывшей военной базе, в отдельном блоке, представляющем собой хорошо обставленную двухкомнатную квартиру с выходом в небольшой дворик, наподобие тюремного, обнесённый изгородью и колючей проволокой.
Почти в таких же условиях когда-то содержался Авега, попавший в институт кладоискателей.
Дара осталась у входа, возле охранника, с блаженной улыбкой развалившегося на полу. Мамонт открыл дверь его ключом и вошёл один. Несмотря на жару, Джейсон был одет в какую-то чёрную униформу, внешне напоминающую одежды католического священника. Он увлечённо что-то выстригал ножницами из цветной бумаги, склонившись над столом, и на стук двери никак не среагировал — видимо, к нему входили часто.
— Здравствуйте, Джейсон, — проговорил Мамонт у него за спиной.
Тот услышал незнакомый голос и лишь поэтому оторвался от занятия. Его стремительный взгляд пробежал с ног до головы, остановился где-то на переносье Мамонта — не хотел смотреть в глаза.
— Здравствуйте. Я вас не знаю.
— Да, мы никогда не виделись, — подтвердил Мамонт. — Но у нас есть общий знакомый…
— Не хочу с вами разговаривать! — вдруг заявил Джейсон. — Оставьте меня. Я выставил свои условия, и пока они не будут выполнены, ни с кем не стану разговаривать.
— Я русский, — начал было Мамонт. — И приехал…
— Это ничего не значит! — закричал он. — Русские тоже приезжают в Президио и расписываются собственной кровью!
— Вы разбудите охранника, Джейсон, а он только что заснул.
Узник выпрямился, ожёг взглядом Мамонта и, приоткрыв входную дверь, несколько секунд смотрел на спящего верзилу и Дару, стоящую над ним.
— Всё хорошо, Джейсон, — сказала она. — Этот парень сейчас во сне любит свою женщину.
Дениз прикрыл дверь, обернулся к Мамонту, прижав её спиной.
— Твой приятель Эд в Боснии выполнил твою просьбу, Джейсон, — перешёл на «ты» Мамонт. — Он убил «иезуита». Кажется, его звали Барлетт-Бейлесс, так?
— Мой приятель Эд?..
— Не знаю, считаешь ли ты его приятелем, но вы пили с ним всю ночь перед твоим отъездом в Штаты. Помнишь корчму в сербской деревне? А на утро вы очутились в винном погребе.
— Я всё помню… Так вы пришли сообщить мне об этом?
— И не только, — Мамонт выложил на стол несколько фотографий. — Тот, кто отнял у тебя волю — мёртв.
Джейсон, не прикасаясь к фотографиям, посмотрел на снимок трупа Брута Бейлесса, указал пальцем.
— А это — что?
— Стрела. Арбалетная стрела, — пояснил Мамонт. — Эд прикончил его из арбалета.
Джейсон взял ножницы, пощёлкал лезвиями, проговорил с горечью:
— Этого можно было… не делать. Разве я стал вольным? Нет… Хотя Эд оказался парнем слова. Мы с ним славно погуляли ночь. Тогда я действительно испытал ощущение воли. Не свободы, а именно воли!
