— Уайн — добропорядочный белый солдат. Нет, дезертирство исключено, ты прав, Джейсон. Остаётся единственное: парня выкрали французы. Поэтому сделаем так: якобы для проверки таких предположений ты пошлёшь к ним своего офицера. И пусть он ведёт себя так, как полагается морской пехоте США. Как только начнётся конфликт — батальон в расположение французов, на бронетехнике. Пусть твои парни разомнутся как следует. А я тут закрою на это глаза. И посмотришь, твой солдат сразу найдётся.
Генерал тоже искал на войне развлечений…
— Извините, сэр. Не лучше ли вначале обратиться к французам официально? — попытался увильнуть от рукопашной Дениз. — Наши зоны граничат, работаем в постоянном соприкосновении…
— Не лучше, майор! Не лучше! — вальяжно рассмеялся Хардман. — Знаю я этих евреев. С ними невозможно разговаривать, они непременно вывернутся, выскользнут и первые доложат в объединённый штаб, что у морской пехоты процветает дезертирство. Тактика известна. Но зато перед кулаком они сразу делают в штаны. Выполняй, Джейсон!
— Слушаюсь, сэр, — без энтузиазма отозвался Дениз и поехал в расположение батальона.
Конечно, известному в военных кругах НАТО генералу многое прощалось, в том числе и подобные забавы. Хардман намеревался бить французов с единственной и очень важной для него целью: спустя сутки после эксцесса он обязательно поедет в объединённый штаб, разыщет там командира французского контингента миротворческих сил и, потягивая пивко, как бы между прочим, извинится за своих горячих парней и с циничной улыбкой предложит взять под охрану часть их зоны, подменив, таким образом, французских солдат, выбывших после драки из строя.
Он и развлекался оригинально… На сей раз Хардману позабавиться не удалось. Джейсон застал в батальоне тревожный ажиотаж, а дежурный офицер начал докладывать, не дав ему выйти из машины.
— В зоне засекли группу сербов! Ведут беспорядочный огонь из леса со склонов горы Сатвы и брошенного селения. Выслана группа снайперов из четырёх пар и два бронетранспортёра со штурмовой группой.
— Ты можешь мне вразумительно объяснить, — уподобляясь генералу — его спокойствие непроизвольно заражало всех, кто с ним говорил, — тихо промолвил Джейсон. — Каким образом и когда сербы проникли в разделительную зону, если три часа назад всю территорию прочесали?
— Не могу, сэр, — признался офицер. — Патрульные группы на автомобилях курсируют постоянно, возможен только прорыв…
— А прорыва не было.
— Не было, сэр.
— В таком случае, это не группа сербов, — Дениз поймал себя на мысли, что снова и непроизвольно копирует генерала, теперь его логику.
— Если не сербы, то кто, сэр?
— Французы, — усмехнулся Джейсон и легко запрыгнул на бронетранспортёр. — В зону!
А в зоне на самом деле творилось что-то непонятное. Время от времени из леса барабанил пистолет-пулемёт «Штайр АУГ», причём куда-то по кронам деревьев — в оптику видна была сбитая листва, и изредка на вершине горы хлопали гранаты из подствольного гранатомёта. Стрелявший всё время передвигался, и создавалось впечатление, что в зоне орудуют два-три человека. Штурмовая группа лежала на земле под прикрытием брони, снайперы скрывались за открытыми дверями — никто не стрелял в ответ, поскольку не видели цели, а поливать склон из пулемётов не имело смысла: загадочный этот серб после каждой очереди менял позицию, и пехотинцы ждали, когда у него закончатся патроны, чтобы без напряжения и риска взять голыми руками.
Джейсон махнул рукой сержанту Макнилу.
— Как ты считаешь, из какого оружия стреляют? — хладнокровно спросил он.
Сержант дождался очереди, прислушался.
— Кажется, из «Штайра», сэр.
— Теперь подумай, у кого в руках может оказаться эта игрушка?
Он думал минуту, поправил на голове «ночной горшок».
— Вся штурмовая вооружена «Штайрами», сэр. Но если хотите сказать, что там — Питер Уайн, то это не логично.
— Почему?
— Зачем ему бегать и стрелять? Не вижу смысла.
— А зачем он собирал цветы? В цветах ты видишь смысл?
Макнил подумал ещё минуту, согласился:
— Это логично.
— В таком случае, пойди и приведи сюда этого парня, — распорядился Дениз.
— Нет проблем, сэр, — мгновенно ответил сержант как настоящий вояка, ибо здесь он мог не думать. Прихватив с собой пару бойких ниггеров, он перебежками достиг леса и надолго упрятался под его непроглядной пеленой.
Скоро бестолковая стрельба прекратилась, но прошло более получаса, прежде чем появился Макнил со своими пехотинцами. Но без Питера Уайна и без кого-либо ещё.
— Там никого нет, сэр, — доложил сержант не моргнув глазом.
Генеральское спокойствие оказалось не такой уж прилипчивой штукой. Джейсон почти взревел от негодования, приказав ещё раз полностью прочесать зону силами пехотинцев, свободных от службы, причём в пешем порядке. Ясно было: если стрелявший с горы — Питер Уайн, значит, он сошёл с ума. И его следует немедленно выловить и эвакуировать, пока об этом не узнали французы.
Вечером поиск пришлось прекратить: уставшие парни валились с ног, а некоторые начали собирать цветочки. На ночь Дениз усилил патрульные группы, а в зону выслал несколько наблюдателей с ночной оптикой. Хардман, выслушав его доклад по радио, невозмутимо заметил, что подобное случается в армии и что это ещё одно доказательство полного непрофессионализма армейских психологов.
Наблюдатели засекли Уайна в половине второго, в самое тёмное время: несчастный спустился с горы в долину и принялся… рвать цветы. Поднятая по тревоге штурмовая группа проникла в зону, прорезав проход в ограждениях, отсекла Питера от леса и стала медленно приближаться, сжимая полукруг. Следовало отрезать его ещё и от минного поля вдоль спиралей колючей проволоки. Но несчастный заметил облаву и внезапно бросился бежать в сторону минного поля. Перехватить его уже было невозможно, получилось, что штурмовая сама загнала своего товарища на мины! Приехавший на место происшествия Джейсон видел всё сам, наблюдая картину через прибор ночного видения. Несомненно, это был Питер Уайн, только почему-то совершенно голый. Он летел по минному полю, как хороший спринтер, причём вдоль него, вероятно, стараясь обойти левый фланг облавы. В эфире бухтел бас сержанта, управляющего операцией: Макнил гнал парней к подножью горы, чтобы перерезать путь отхода Уайна, однако те, зачарованные бегом своего сумасшедшего товарища, стояли на месте и ждали, когда прогремит взрыв.
Поразительно, но несчастный одолел полукилометровое расстояние и не зацепил ни одной растяжки! Благополучно обойдя штурмовую, он сделал бросок к лесу и скоро там исчез.
Больше Питера Уайна в зоне не видели. Зато через четыре дня начали поступать сообщения от рыщущих по хорватской территории Боснии агентов ЦРУ, что солдаты и местные жители стали встречать в самых разных местах совершенно голого парня, по внешним данным весьма похожего на пропавшего морского пехотинца. Эти сведения поступали к Хардману через объединённый штаб и, естественно, становились достоянием всех миротворческих сил в Боснии. Несчастному Уайну дали прозвище «Цветочный призрак», и солдатские языки тут же начали складывать о нём всевозможные небылицы и легенды. Хардмана никто пока не задевал, по крайней мере, это было незаметно по его виду, однако французы из сопредельной зоны развлекались тем, что при появлении янки кто-нибудь снимал штаны и, зажав ягодицами цветок, поворачивался к морским пехотинцам.
