— Повинуюсь року, — проговорил Мамонт. — Значит, так и нужно!
Варга внезапно разгневался, опустил лохматые брови.
— Как вы легко соглашаетесь! Повинуюсь!.. А уже больше года нет Страги Запада, место которого может занять лишь Вещий Гой! Откуда в вас это легкомыслие? От вашей избранности?.. Я, например, поступил в своё время иначе. Когда меня ещё юным привели с реки Ура в соляные копи и дали Буквицу, после неё я сразу же выбрал Книгу Камы. Да! Книгу Любви!
— Браво! — воскликнула слепая жрица любви. — За это я обожаю тебя, Варга!
— А вы с Зелвой, должно быть, полагаете, что любви не нужно учиться? — продолжал старик. — Полагаете, что иные Книги важнее? О любви же будто бы знаете всё, коли избраны Валькирией и расчёсывали её космы?.. Да, в первую очередь я открыл для себя Книгу Камы. И теперь не чувствую печали от соли Знаний, разве что вот болят суставы… Только любовь способна уравновесить две великие Сущности Мира: горечь и сладость, соль и мёд.
— Я извлёк эту истину только сегодня! — откровенно признался Мамонт. — И сразу же бросился искать Книгу Камы. Но было уже поздно.
— Конечно поздно, — подхватил Варга ворчливо. — И хуже того, ты не можешь переступить через ступень, а я не могу дать тебе завтра ключей от Книги Будущности… Ну да, проще всего сказать — повинуюсь року! — и уйти восвояси. Мол-де, рано или поздно есть возможность вернуться к Весте. Путь-то вам, избранникам, всегда открыт. И Стратиг не помеха… А кощеи тем часом будут терзать Землю Сияющей Власти и оставаться безнаказанными, ибо нет Страги Запада, некому порадеть за порядок, за сербских гоев, кровью истекающих под плетями изуверов.
— Я готов, но как можно поправить дело, Варга?
Он словно не услышал, молча и болезненно морщась, долго шевелил ногами, распухшими в суставах и уродливыми. Дара вылила себе на руки знакомую жидкость, которая когда-то горела на спине Мамонта, избавляя от остеохондроза, — она же горела в факеле, установленном в Зале Жизни, растёрла её и принялась массировать ноги Варги, начиная с пальцев. Ему было невыносимо больно, однако терпению его можно было позавидовать. Только раз он допустил оплошность — стал уговаривать себя:
— Завтра… придёт Дева. Валькирия Юга, прекрасная смуглянка… А я должен встречать…
— Как же поправить дело? — напомнил о себе Мамонт.
Старик на мгновение вскинул страдальческие глаза и отвернулся.
— Соль не добывают после захода солнца.
— Я знаю…
— Впрочем, ты можешь открыть Книгу Камы…
— Нет! Он не может! — вдруг воспротивилась Дара. — Это недоступно даже избранным!
— Можешь открыть Книгу Камы! — решительно надавил Варга, перебивая своего лекаря. — Только не сам… А откроет её тебе — она!
Он указал узловатым пальцем на слепую. Та встала с колен, вытерла руки.
— Не понимаю тебя, Варга!
— Ты всё понимаешь… Поскольку знаешь Книгу Камы наизусть. Так?
— Да, это — главная Книга Дар…
— Ну вот и ладно. Открой её Мамонту. За одну сегодняшнюю ночь. Нельзя читать Весту, если нет солнца на небосклоне. Но можно вкушать соль любви, если её приносит в своих устах женщина. Насколько я, старый, помню, бог РА удалил Раду, чтобы в сумерках научить любви свою невесту…
— Я не сделаю этого, Варга! — заявила слепая.
— Почему? Ведь я прошу тебя об этом.
— Должна признаться тебе… Мамонт однажды отверг меня, когда по свой воле я хотела открыть ему Книгу Камы.
— Вот как? — неподдельно изумился Варга. — Почему я слышу об этом только сейчас?
— Не могла сказать, что… он пренебрёг мною из-за выжженных глаз и уродливых шрамов на лице.
— А ты сказала ему, почему выжгла себе глаза?
— Нет, — помедлив, произнесла слепая. — Счастливый Безумец не готов был… вкусить эту соль.
— Напрасно! — строго заметил старик. — Думаю, он бы понял и вкусил. И сейчас бы не терзался в сомнениях. И меня бы не терзал накануне встречи непорочной Девы.
— Он бежал из моей каморки, воспользовавшись слепотой.
— И всё равно. Открой ему Книгу! Ступай сейчас же!
— Повинуюсь року, — проговорила Дара. — Ты сможешь сам добраться до своей кельи?
— Ступай! — приказал Варга. — Дорога каждая минута!
Дара приблизилась к Мамонту, нашла его руку и, крепко взяв за запястье, повела в свою комнату с глубоким мягким ковром, как на цветущий весенний луг, где пасут гусей…
Она поведала Мамонту о любви больше, чем он бы мог почерпнуть из Книги Камы, если бы даже просидел над ней весь срок пребывания в соляных пещерах. И всего — за одну ночь…
И когда над головой ударили часы, предупреждая о восходе солнца, очарованный и счастливый безумец услышал из её уст, влагающих мёд любви в его уста, историю, которую бы не смог прочесть ни в одном, самом истинном толковании к Весте.
Когда-то эту Дару, как и многих других Дар, в недра «Стоящего у Солнца» привёл Атенон, отыскав её в глухих северных краях на реке Кола. Он явился ей в обыкновенном своём образе — старцем с непокрытой пегой головой и птицей на руке с плетью. Никто из смертных гоев в ином обличье его и не видел. Юная Дара, очутившись в соляных копях, стала изредка замечать стремительную тень большой сильной птицы в залах — то, чего никто не замечал, даже многоопытные всевидящие Варги. И вот однажды, внося в очередной раз факел в Зал Жизни, она увидела Владыку в образе Святогора. Огромный, богатырского роста русоволосый витязь в глубокой задумчивости сидел перед сотами стеллажей и, развернув перед собой свиток Книги Камы, смотрел куда-то мимо — в пространство.
Затаившись неприметной мышкой, Дара некоторое время глядела на Владыку, забыв о том, что следует установить факел на специальный резной столб посередине Зала, а электрический свет уже был погашен. Она угадывала, кто перед ней, вернее, знала, как знает об этом всякий гой, едва завидев перед собой Атенона в любом его образе. И несмотря на то, что перед собой она видела Владыку — символ времени и вечности, — сердце её забилось и утратилась всякая воля. Он же не видел да и не мог видеть её, находясь в том же пространстве, но как бы в другом времени. Только она не знала об этом в тот миг, и опомнилась, когда под сводами Зала Жизни громыхнул голос Святогора:
— Почему не зажигают светоч?
Их связывал только Свет. И ничего больше!
Владыка держал перед собой Книгу Любви и не мог прочитать ни строчки! Дара непослушными руками водрузила факел на столб и в смешанных чувствах страха, восторга и любви, — выбежала из Зала Жизни.
И с той поры потеряла покой. Никому из смертных не доводилось соприкасаться с символом вечности, хотя всякий с младенчества только и мечтал об этом. А Дара, после каждого захода солнца внося светоч в Зал, уже не устанавливала его на столбе, а держала в руке, освещая Святогору свиток книги. По сравнению с ним она была такой маленькой, что едва доставала до колена, однако всё равно он мог бы заметить её!
