А в зале происходило что-то, напоминающее танцы: морской пехотинец прыгал, визжал и кувыркался — его противники метали в него стулья. Всё это Арчеладзе видел боковым зрением, по-бычьи бодаясь в узком проходе за стойкой. Наконец ему удалось вырвать автомат у корчмаря, и тот метнулся вперёд, намереваясь подсечь полковника, не дать ему выстрелить. Арчеладзе перехватил его голову у своих ног, сдавил толстую шею и оторвал горбуна от земли. Тот засучил ногами, потеряв опору и сшибая остатки посуды с полок, и неожиданно, обхватив руками полковника, сделал рывок — хотел опрокинуть собственным весом. Арчеладзе перекинул его через прилавок, и только хлестанувшись об пол, корчмарь потерял способность к сопротивлению. Арчеладзе перескочил стойку, добавил своему противнику пинком, рассчитывая помочь Джейсону, бросился было к двери, куда отступал один из приезжих, однако пехотинец достал его ногой и опрокинул на пол. Второй уже ползал между ломаной мебелью, вероятно, искал выбитый из руки пистолет.
Сербов оттащили в один угол, подобрали оружие.
— Что, братья-православные? — спросил Арчеладзе. — Бей своих, чтобы чужие боялись?
Пехотинца отчего-то вновь начало мутить. Он отошёл к двери, приоткрыл её и снова зарычал. Полковник отыскал кувшин с вином, предложил ему выпить, но тот замотал головой.
— Не могу… Мне плохо.
— Что это с тобой, парень?
— Не знаю… Никогда такого не было! Ты можешь подумать, я слабый… Нет, всегда был сильным. Однажды убил человека на тренировке, негра… И ничего не испытал. Со мной что-то произошло…
— Иди на улицу, — приказал Арчеладзе. — Проветришься и присмотришь, чтоб никто не вошёл. Я тут с этими поговорю.
Джейсон выскочил за двери и уже не сдерживал рвоты.
Сербы приходили в себя, поднимались на ноги в своём углу, кипя от ненависти.
— Ладно, мужики, помахались и будет, — проговорил полковник, убирая ствол автомата вниз. — Вы вчера нам морды набили, мы — сегодня. Будем считать расквитались.
— Ублюдок, — сказал корчмарь. — В твою могилу я забью осиновый кол.
— Ты сначала меня закопай! Кол он забьёт… Ты какой гадостью нас напоил?
— Знать бы что так… Я бы вас напоил!
— Мы пришли к тебе, как к человеку, как к брату, — с обидой проговорил Арчеладзе. — А ты поступил, как скотина.
— Ты привёл с собой янки! Мы его знаем!
— Если он пришёл со мной, значит, я ему доверяю!
— А тебе кто доверяет? Кто ты такой? Зачем приехал к нам?
— Не твоё дело! — огрызнулся полковник. — Надо и приехал.
Один из сербов сверкнул глазами, произнёс фразу, из которой было понятно всего несколько слов: что-то вроде Босния — жертва проходимцев.
— Что же ты допускаешь в Боснию проходимцев? — отпарировал Арчеладзе. — Что же ты позволил столкнуть вас лбами, если такой умный?
— На нас обрушился весь мир, — пробурчал корчмарь. — При полном бездействии России…
— Ну так правильно, теперь лупи всех подряд!.. Мог же вчера спросить, с кем я пришёл и почему?
— Ты обманул! Сказал, что твой товарищ — русский.
— Это так и есть. Его предки — выходцы из России. Он славянин по духу.
На минуту повисла пауза: сербы переглядывались, словно совещаясь глазами, и, кажется, начинали что-то понимать, но корчмарь никак не хотел мира.
— Если ты выступаешь на нашей стороне, почему вас всю ночь ищут «голубые каски»?
— Меня никто не ищет, — неуверенно сказал полковник.
— Но по дорогам до утра рыскал бронетранспортёр из голландской зоны!
Американца бы искал американский. Значит, Кутасов выехал искать на трофейном бронике…
— Это… мои люди.
— Понятно, что твои!
— Я ведь могу и не разговаривать с вами, — пригрозил Арчеладзе. — Запру и уеду на вашей машине. И пошли вы, козлы…
— Кто тебя освободил? — неожиданно спросил корчмарь, выкладывая, вероятно, свои главный аргумент. — Кто взломал дверь в погреб?..
— Её открыли твоим ключом!
— Мой ключ в кармане! — он сунул руку за пазуху и вскинул глаза на своих товарищей, проверил карманы брюк и лыжной куртки — ничего не нашёл. И вдруг они заговорили разом, по-сербски, загоготали, как встревоженные гуси.
— Кто открыл дверь? — наконец спросил корчмарь. — Кто вас выпустил? Это была женщина? Женщина в плаще?..
— Мужик в шляпе! — ядовито обронил полковник. — Запомни сам и накажи товарищам: не суй нос, куда тебя не просят. Ты мне испортил праздник!
Один из приезжих сербов что-то заговорил и пошёл к Арчеладзе, но он подтянул вверх ствол автомата.
— Назад!.. Пока я не выеду из села — из корчмы не выходить. Вашего товарища я оставлю пока у себя. Он пригонит назад машину и привезёт оружие.
Серб стоял и пытался что-то спросить — проскакивали знакомые слова: обсерватория, Сатва, зона… Полковник вышел на улицу: Джейсон стоял возле «лендровера», бледный, с трясущимися руками, вывернуло наизнанку…
— В машину! — приказал Арчеладзе. — На водительское место!
Пехотинец сел за руль, повёл больным взглядом.
— Эд!.. Я был сильным парнем, Эд!.. Неужели у меня что-то оторвалось? Когда я прыгнул с камня?
— Съездишь на родину, подлечишься, — успокоил он. — И всё пройдёт.
Джейсон выехал на дорогу и с километр вёл машину как в полусне, едва вписываясь в крутые повороты на спуске. Вообще, следовало бы самому взять управление, иначе он опять отыщет мину на разминированной дороге, однако пехотинец стал постепенно приходить в себя. Да и совместный путь заканчивался: дальше Арчеладзе должен был идти пешком, через лес, а Джейсону можно было доехать до зоны и там отправить назад машину — связанный серб сидел за спиной, ожидая своей участи.
— Ну, будь здоров, подполковник! — Арчеладзе протянул руку. — Ты хороший парень, с тобой можно куролесить. Езжай к себе в Америку.
Джейсон внезапно ухватился за его руку, заговорил страстно, лицо ожило, порозовело, из подсохшей раны на голове потекла кровь.
— Послушай, Эд! Я понял, что такое — воля! Свободу всегда дают, а воля не даётся. Она — от Бога! Как руки, ноги, глаза… Эд, я хочу быть вольным! Помоги мне!
— Как же тебе помочь? Я не Бог.
— Меня преследует человек!.. Нет, он — не человек! Он иезуит! Он давит меня! Сжимает оковами! И не отступится… Без тебя мне не выйти из-под его власти!
— Что же ты мне предлагаешь сделать?
— Мы с тобой… Нас нельзя назвать ни друзьями, ни приятелями. Но я чувствую, мы бы стали ими!
