Мамонт выбрался на сушу, сделал несколько шагов и рухнул в траву. Он ещё не мог, широко открыв глаза, таращиться на мир, и, как новорождённый, познавал его, щурясь от света, вдыхая запахи и ощупывая землю руками.
Никогда ещё он не воспринимал и не чувствовал так ярко то, что обычно попирал ногами — цветущую весеннюю землю.
Наконец глаза привыкли к свету солнца, и он рассмотрел перед собой копошащуюся на цветке пчелу. И она, как золотое звено, связующее два разных мира, вернула его в реальность и поставила на ноги. Счастливый Безумец ощутил земное притяжение и, тяжело передвигая ноги, побрёл вслед за улетающей пчелой.
Он с трудом узнал пасеку Петра Григорьевича. Нет, всё было на месте: дом, широкая левада с аккуратными ульями, баня на берегу, но всё это как бы уменьшилось в размерах, приземлилось, потеряло прежний горделивый вид, потому что на месте взлётно-посадочной полосы до самого леса чернело хорошо возделанное поле, на котором всходили какие-то посевы, а за домом, на уступе горы, где когда-то стояла палатка Мамонта, поднимались недостроенные стены огромного дома, сложенные из дикого камня и напоминающие средневековый замок.
Мамонт пошёл краем поля, отмечая, какой титанический труд был вложен, чтобы облагородить эту насыщенную камнем землю — убрать с неё тысячелетиями враставшие глыбы, перетрясти, перебрать руками, освободив от валунов и щебня. Но когда приблизился к строительным лесам, ощутил себя маленьким, словно стоял возле египетской пирамиды. В основание фундамента были заложены камни высотой в человеческий рост, выше они уменьшались в размерах, однако всё равно без крана их вряд ли поднимешь, а строительной техники нигде не видно. Мамонт поднялся по лесам и со стены заметил человека, который с помощью деревянной ваги вкатывал в гору камень. Этот «сизиф» работал без устали и через четверть часа полутонная глыба оказалась у строения. Он даже не перевёл дух, не смахнул пот со лба и сразу же принялся втаскивать камень на леса по деревянному трапу, используя верёвку, переброшенную через блок, и простой лом.
Разбираемый любопытством, Мамонт спрятался за стеной. Человек не кряхтел, а рычал от напряжения, двигая камень сантиметров по десять за один рывок. Спиной, грудью и предплечьем, опутанным верёвкой, он отрывал глыбу от досок и, загоняя под неё лом, багровел от натуги. И не сказать, чтобы выглядел богатырём: просторная, серая от пота и пыли, рубаха болталась, как на колу, большая клочковатая борода, под которой мелькали вздувшиеся на горле жилы, длинные волосы подвязаны ремешком. Ещё четверть часа потребовалось «сизифу», чтобы втащить камень на стену. И снова без всякой передышки он положил две лопаты раствора и с удовлетворённым урчащим возгласом впечатал глыбу на место.
И только тогда вздохнул облегчённо, утёр лицо подолом рубахи, тем самым будто смахивая гримасу невероятного напряжения.
И на какой-то миг стал похожим на себя, поскольку узнать в этом заросшем, исхудавшем человеке Ивана Сергеевича Афанасьева было невозможно.
— Иван? — неуверенно спросил Мамонт, выступая из-за укрытия.
«Сизиф» обернулся, посмотрел через плечо каким-то незнакомым, пытливо-суровым взглядом, напоминающим взгляд Стратига.
— А, Мамонт, — проронил он без особой радости. — Здравствуй, Мамонт.
Помнится, они всегда встречались бурно, смеялись, орали, хлопая друг друга по плечам и тиская в объятьях…
— Почему ты здесь? Как ты тут очутился, Ваня? — Мамонт встал перед ним с раскинутыми для объятий руками.
— Исполняю урок, — пожал он плечами.
— Но ты же не строитель? И не пахарь!
— Нет, я исполняю урок Драги. Охраняю путь.
— А что же ты строишь?
— Дом. Я строю дом.
— Зачем? Старый дом ещё очень хороший и крепкий.
— Но я должен построить свой дом. И своими руками, — объяснил Иван Сергеевич с незнакомым упрямством и строгостью. — Скоро в горы пойдут люди альпинисты, «тарелочники», спелеологи. Их всех мне нужно принять, дать ночлег. Пока это будет странноприимный дом.
— А поле? — Мамонт указал на пашню. — Ты решил заняться ещё и сельским хозяйством?
— Нет, и это от нужды. Нынче я первый раз встречал перелётных птиц. И не хватило на всех запасов зерна. Поэтому я посеял ячмень.
— Не проще ли купить зерна? — засмеялся Мамонт. — Ты же один не успеешь строить дом, пахать, сеять, убирать урожай…
— Я должен успеть. Потому что мой труд имеет двойное назначение.
— Двойное?
— Нет, даже больше, но мне важно двойное. — Иван Сергеевич взял лом, намереваясь спуститься на землю. — Извини, Мамонт, мне сегодня нужно уложить ещё семнадцать камней. Пойдём и поговорим на ходу. Я буду перетаскивать камни и одновременно разговаривать.
— Давай я тебе помогу!
— Спасибо, но я должен делать всё сам. И один. У нас с тобой разные уроки. И судьбы разные.
Глыбы серого известняка он брал у дороги за пасекой — добрых триста метров от стройки! Технология передвижения их была отработана и доведена до совершенства. Афанасьев не делал ни одного лишнего движения, орудуя вагой. И успевал ещё говорить.
— Не легче ли камни скатывать с горы? — спросил Мамонт. — Пусть больше расстояние, но ведь под гору!
— Легче, — согласился он, всаживая рычаг под глыбу. — Я уже скатывал… Но мне нужно, чтобы было труднее. А труднее, когда камень втаскиваешь на гору. Чтобы было двойное значение.
— Какое же второе?
Иван Сергеевич на секунду замедлил движение, словно поразмыслил: сказать — не сказать? — и решил положительно.
— Ко мне приходил Авега… Принёс хлеб и соль… Ты же помнишь, что со мной случилось? Там, в «империи» Тойё?.. Меня травили уколами, ты знаешь. А избавиться от страха перед Хамарой ничем невозможно, лекарства не помогают… Авега сказал, что у меня размягчился мозг. Это действие препарата… Я находился в состоянии Великого Хаоса. Я — человек Земной, а стал Земноводным, размягчился мозг, — он на мгновение вскинул глаза. — Впрочем, ты Вещий, что тебе рассказывать… Поэтому я стал терять память и жил иллюзиями. Я здесь так воевал с Хамарой…
— Воевал? — переспросил Мамонт.
— Каждый день, утром и вечером… Выдерживал такие атаки! А наши так ни разу и не пришли на подмогу. Один против всего Дальнего Востока… Ну и проиграл все сражения. Не хватало ракет, — он вздохнул перед тем, как в очередной раз опрокинуть глыбу. — Авега мне сказал: чтобы мозг снова затвердел до нормального состояния, надо испытать земное притяжение. Иначе так и будешь воевать сам с собой.
— И как же ты его испытываешь?
— Да это не сложно. Земля притягивает, если её обрабатывать и строить. Вот потому я строю дом и пашу поле… Знаешь, и дело идёт на поправку. Я уже стал вспоминать детство… И не тянет больше играть в войну.
