Разговор продолжился в кабинете директора. Библиотекарша разошлась и поливала Ярослава грязью, как какого-то врага народа. Директор смотрел на него, поджав губы. В его глазах не было классовой ненависти, но и без того ничего хорошего его взгляд не выражал.
– Леонид Ильич вывел нашу страну на передовой уровень! Мы – великая передовая держава! Леонид Ильич борется за мир, крепит дружбу между народами... – сыпала штампами библиотекарша. – А он... А он его Леней назвал! Да еще и плюнул на него!
– Я?! Плюнул?! – вылупился на нее Ярослав.
– Да! Плюнул!.. И я знаю, если бы у тебя в руках были спички, ты бы сжег газету! Вредитель ты! Поджигатель! Тебе не место в рядах строителей коммунизма!
– Вот об этом мы и поговорим на совете пионерской дружины, – оборвал ее директор. – Поставим вопрос и строго спросим с пионера Барьянова за его несознательное поведение...
– Вы так считаете? – с пафосом оборвала его библиотекарша. – Нет, это не просто несознательное поведение! Это антисоветский, я бы сказала, контрреволюционный выпад...
– Антонина Евгеньевна, ну не надо все усложнять, – поморщился директор. – Барьянову всего... Сколько тебе, Барьянов, лет?
– Двенадцать...
– Вот видите, ему всего двенадцать лет...
– Не надо, Геннадий Васильевич, не надо! В его возрасте пионеры-герои сражались за нашу Советскую Родину!
– Да? И вы были в их числе?
– Нет... – осеклась злючка.
– Вот видите. Поэтому не вам решать, что делать с Барьяновым. Пусть его судят наши современные пионеры...
Современные пионеры не бросались под немецкие танки со связкой гранат, не пускали под откос поезда. Но героями они себя все равно считали. И набросились на Ярослава, как партизаны на беззащитный вражеский обоз...
Чего только не наслушался он о себе. Оказывается, его фамилия происходит от слова «барин». Оказывается, он чуждый элемент в среде строителей светлого коммунистического будущего. Пока не поздно, из него нужно вытряхнуть чуждую буржуазную пыль, отправить на идейную перековку. Особенно старался председатель совета дружины – отличник и чистюля Женя Крыльцов. Он был всего на два, максимум три года старше Ярослава. Но держался как высокопоставленный партийный чин. И все время важно поглядывал на часы. Как будто опаздывал с визитом к дорогому и уважаемому Леониду Ильичу...
Геннадий Васильевич тоже присутствовал на совете. Ярославу даже показалось, что директору школы стало страшно. Во всяком случае, он смотрел на озверелых юных ленинцев не без опаски. Возможно, он смотрел в будущее. И думал, что когда-нибудь может оказаться в тисках, в которые его зажмут эти уже повзрослевшие мальчики и девочки...
Он молчал. Но в конце концов не выдержал:
– Мне кажется, пора дать слово Барьянову. Хотелось бы знать, что он скажет в свое оправдание...
– Да, действительно, – высокомерно посмотрел на Ярослава Крыльцов. – Пора его заслушать... Ну, Барьянов, мы тебя слушаем. Объясни, как вышло, что ты, пионер, опустился до такого безобразия? Плюнуть на Леонида Ильича, обозвать его матерными словами...
– Какие матерные слова? Не было никаких матерных слов. И не плевал я... И вообще, я даже не обзывал его...
– А что же ты сделал?
– Я?!. Я стих сочинял... У нас в театре конкурс. У кого лучший стих про Ленина получится. Ну, а у меня времени мало. Я на ходу сочинял... О! Ленин!.. Я сказал тогда «Ленин», а не «Леня». Антонина Евгеньевна не так поняла...
– И что же ты про Ленина сказал? – сурово нахмурил брови Крыльцов.
– О! Ленин! Ты всегда живой! О! Ленин! Ты всегда со мной! В горе, в надежде и в радости! Ленин в моей весне, в каждом счастливом дне!..
Ярослав декламировал этот стих с пафосом. Самозабвенно и проникновенно. Можно даже сказать, потрясающе. Его слушали с открытыми ртами.
– Это ты сочинил? – спросил Крыльцов.
– Я, – скромно потупился Ярослав.
Он продолжал играть роль. Поэтому и не рассмеялся. А смех так и рвался наружу.
– Молодец! – похвалил его Дима Сидоров.
– Здорово! – поддержали его остальные.
И только Геннадий Васильевич молчал. Он единственный из всех понял, откуда взялся этот стих. Знаменитая песня «Ленин всегда живой». Ярослав взял слова из куплета. И ни один пламенный ленинец не раскусил его. Члены совета дружины, и никто из них не знает песню о Ленине... Теперь только пусть попробуют поднять вопрос об исключении, Ярослав их живо на смех поднимет. Настроение поднялось. И больше не опускалось.
Вопрос об его исключении ставить не стали. И отпустили с миром... Геннадий Васильевич удовлетворенно кивнул. И пригласил Ярослава к себе в кабинет.
– Ты больше так не делай, Барьянов, – сказал директор. – Следить надо за словами. Всегда и везде... Сейчас не тридцать седьмой год, расстрел тебе не грозит. Но кто знает, что будет в будущем...
А в будущем, десятого ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года умер Леонид Ильич Брежнев. В стране объявили траур. Все ждали начала третьей мировой войны. Но наступила самая обыкновенная, отнюдь не ядерная зима.
На смену Брежневу пришел Андропов. Новый генсек начал с укрепления трудовой дисциплины. Даже в кино сходить было нельзя без риска быть уличенным в отлынивании от работы. Все шло к тому, что за прогул могли дать десятилетний срок лишения свободы. На горизонте маячила тень товарища Сталина. Могло начаться страшное время репрессий – о чем когда-то предостерегал Геннадий Васильевич...
Но Андропов царствовал недолго. После него за страну взялся Черненко. И в мае восемьдесят четвертого года постановлением Спорткомитета СССР было запрещено карате. Ярославу было уже шестнадцать лет. И у него был честно заслуженный красный пояс. Он мог бы вместе с тренером уйти в подполье, как это делали многие. Секции карате продолжали существовать под вывеской «дзюдо», «самбо» и даже «аэробика». Но это если в секции был тренер. А их с Юриком учителя арестовали и отправили в тюрьму. Через два месяца его выпустили.
Ярослав помнил предостережение директора школы. Но не очень боялся он кары со стороны государства. И запросто бы ушел вместе со своим тренером в подполье. Но тот отказался от преподавания. Впрочем, Ярослав горевал недолго. Они с Юриком записались в секцию бокса. И в восемьдесят пятом году он занял семнадцатое место на первенстве Москвы среди юниоров. Для начала неплохо...
Не забывал он и о театре. Правда, театр забыл о нем. Детская труппа была распущена за ненадобностью. Остался только театральный кружок, опять же при театре, но на уровне художественной самодеятельности. Кружок вели бабушка Ярослава и еще один актер – оба на добровольных началах. Занятий было мало – самое большее раз в неделю. Спектаклей и того меньше. Но лучше что-то, чем ничего...
Друг Юрик нисколько не переживал по этому поводу. Театр давно не интересовал его. И боксом он занимался без особого энтузиазма. Что, впрочем, не мешало ему добиваться определенных успехов на этом поприще. Он от природы был сильным и выносливым. И комплекция у него ой-ей-ей. В свои семнадцать лет он имел рост метр восемьдесят. И в плечах завидный размах. Удар ему тренер поставил, технику тоже. И Юрик нещадно молотил своих соперников по рингу. Ярослав с ним в бою не сходился. Ввиду нестыковки весовых категорий. Он был на целую голову ниже своего друга и невыгодно смотрелся рядом с ним. И надо сказать, это его смущало.
