Милу он нашел на кухне в фартуке поверх траурного платья. Она стояла у плиты и что-то жарила на сковороде.
– Тут у меня стейки телячьи, это быстро. Если с горошком хочешь, банка в холодильнике, открой. Можешь пока колбасы нарезать, сыра…
– Зачем колбаса, если стейк есть?
– Ну, тогда сыр. Или я сама, мне совсем не трудно. – Голос ее звучал звонко, бодро, чем он сам, увы, похвастаться не мог.
Его снова потянуло в сон, и даже предстоящий ужин не вдохновлял.
– Да ты, наверное, душ принять хочешь, – спохватилась Мила.
– Ну, было бы неплохо.
Она убрала сковороду с огня, мило улыбнулась Михаилу и повела его в ванную, сравнительно небольшую часть которой занимала солидных размеров джакузи. Но показала она ему на душевую кабинку:
– Ты там закройся, а дверь не закрывай, я тебе сейчас белье принесу и полотенце.
Михаил выразительно посмотрел на нее. И она правильно поняла его.
– Да ты не думай, белье новое, еще в упаковке, – успокоила его Мила.
Не хватало еще носить что-то после Терехи.
Он уже намыливал голову, когда Мила зашла в ванную. Но глупо было бы надеяться на то, что сейчас она распахнет створки кабинки и предложит потереть спинку. Не тот у нее сегодня день, чтобы опуститься до таких вольностей, да и он сам далек от романтического настроения.
Мила уже накрыла стол, когда он вернулся на кухню.
– Ты говорил, что с Эдиком воевал, – сказала она, глядя на него с какой-то странной полуулыбкой.
– Против него, – кивнул он.
– Он был достойным врагом?
– Это ты о чем?
– Сегодня его поминают…
– Ну, некоторые мечтают выпить на могиле врага. У меня, правда, такого желания нет. Но если надо…
– Надо, надо!
С радостным возбуждением она достала из бара бутылку коньяка, две хрустальные стопки. Михаил хмуро смотрел на нее. Не нравилась ему эта взбудораженность.
– Только ты не думай, что я хочу выпить, – воровато глянув на него, сказала она. – Просто я на поминках не была.
– Тебе совсем не обязательно оправдываться, – покачал он головой.
– Почему? – возмущенно, как показалось ему, посмотрела на него Мила.
– А почему ты должна оправдываться в своем доме?
– Просто тебе все равно!
В ее голосе звучал явный упрек.
– Тебе все равно, что у меня проблемы с алкоголем. А нет у меня никаких проблем!
Усилием воли она заставила себя вернуть бутылку на место, и только стограммовые стопки остались на столе.
– Я очень за тебя рад.
– Ты рад? Нет, тебе все равно, – уныло вздохнула Мила.
Она была похожа на маленькую девочку, уличившую отца в невнимательном к себе отношении. И даже наивность в ее капризах была какой-то детской. Только пьет она по-взрослому, и Михаил не раз в том убеждался.
– Не все равно, – покачал он головой. – Мне очень жаль, что у тебя проблемы с алкоголем. Я должен сказать, что ни к чему хорошему это не приведет. Но, во-первых, ты и сама это прекрасно знаешь, а во-вторых, кто я такой, чтобы читать тебе нотации?
– А ты хочешь быть кем-то? – пристально и с вызовом просмотрела на него Мила.
– Нет.
– Я тебе не нравлюсь?
– Ты мне очень нравишься.
– Ты не мужчина?
– Тебе видней.
– Ты мужчина… А я женщина… Между нами может быть все просто. Просто сейчас много сложностей.
– Сложности будут всегда.
– Я не хочу говорить об этом.
Она мотнула головой и снова достала из бара бутылку.
– По три раза, и все!
– Как скажешь.
– А завтра ни-ни!
– Охотно верю.
– Врешь, не веришь. Но я тебе докажу. Завтра ты приедешь с работы – а я трезвая как стеклышко.
– Куда я приеду с работы?
– Как это куда? Ко мне! Только не говори, что ты этого не хочешь. Я же вижу, тебя ко мне тянет…
Похоже, Мила хотела, чтобы ее улыбка выглядела смелой, с легкой перчинкой вульгарности, но из этого ничего не вышло. Она смутилась, застеснялась, отвела в сторону взгляд.
– А я вижу, куда тянет тебя.
Он молча поднялся со своего места, смел со стола бутылку, поставил ее в бар.
– А как же три раза?
– Покойников молитвами поминают. Сходи лучше в церковь.
– Поздно уже.
– Завтра сходишь. Твоему Эдику молитвы сейчас нужны. И отец твой пусть за него помолится. И простит. Ему на том свете поддержка ох как нужна. Хреново ему сейчас, смола под ухом булькает.
– Смола?!
– Да, в котле. Кипящая смола в большом котле, куда грешников сгружают. И еще черти вокруг прыгают, визжат…
– Ты думаешь, все это правда?
– Хотелось бы верить, что нет.
– Тебе жалко Эдика?
– Нет, мне жалко себя. По церковным канонам я – жуткий грешник.
– Почему?
– Я людей убивал.
– Но ты же милиционер, ты с бандитами борешься.
– Не я этим бандитам жизнь давал, не мне и отнимать.
– А если они у тебя жизнь отнимут, это правильно?
– Нет. И если в них не стрелять, они совсем распояшутся.
Михаил замолчал, представив, что было бы сейчас с Милой, не останови они сегодня Гошу.
– А может, все-таки нужно выпить за Эдика? Может, это как-то охладит его там, в котле?
Михаил молча мотнул головой и, взяв нож и вилку, принялся за остывающий стейк.
– Ну да, едой тоже поминают, – кивнула Мила, присоединяясь к нему. – Печенье на кладбище раздают, конфеты там…
– Кому раздают? Алкаши там, на кладбищах, и крутятся. Ты хочешь быть алкашкой?
– Я?! Не-ет!
– Тогда пьянству – бой!
– Ну, если ты возьмешься за мое воспитание…
– Уже взялся.
После ужина он отправил Милу в спальню, а сам убрал из бара и спрятал бутылки. Если она очень захочет, то грязь все равно найдет, но пусть при этом знает, что Михаил заботится о ней.
Сам он устроился в гостевой спальне. Закрыл дом на все задвижки, выпустил собак и лег спать. Мила рядом, и она желанная женщина, но сейчас больше хотелось думать не о близости с ней, а том, что завтра можно спать до полудня.
Глава 7
1
Небо низкое, темное, ледяной ветер швыряет в лицо колючие снежинки, под ногами наледь. Но все-таки настроение у Валеры Черепанова было праздничным, можно даже сказать, триумфальным. Шутка ли, за спиной железные ворота исправительной колонии, три года неволи! А впереди – новая жизнь, олицетворением которой служил черный лимузин, растянувшийся на всю площадку перед контрольно-пропускным пунктом. Хороший довесок к прошлому: ведь братва тюремная узнает, с каким шиком уехал Череп, и это станет плюсом к его и без того высокому статусу. Как-никак в зоне он был человеком смотрящего, законного вора. Его боялись, его уважали. А от тюрьмы зарекаться нельзя, судьба ведь злодейка.
