– Не знал я этого! А если бы знал…
Первушин так сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев. И зубы стиснул, низко опустив голову.
– Архар квартиру вашу на Колхозной улице занял.
– Это я знаю…
– А это что такое, знаешь?
Михаил показал ему субъективный портрет, составленный по показаниям сестер Дмитриевых. В изображенном на нем человеке нетрудно было опознать Первушина.
– Что это? – глядя на фоторобот, дрогнувшим голосом спросил Илья.
– Не что, а кто. Ты это. Правда, зовут тебя Паша. Так ты Ольге и Оксане представился. Зря ты на Колхозную приходил, когда Архара убили. Девушки тебя увидеть могли.
– Ну, увидели бы, и что? Ну да, Пашей назвался…
– А почему Пашей? Для конспирации?
– Да, для конспирации… Их же Архар на содержание взял.
– А откуда ты об этом узнал?
– Видел, как он к ним приезжал…
– Значит, ты следил за Архаром?
Первушин властным движением руки подозвал к себе официантку и с не привычной для себя грубостью велел принести водки. И только затем угрюмо и с вызовом посмотрел на Михаила.
– Чего вы все кружите вокруг да около? Если в чем-то меня обвиняете, так и скажите!
– А тебе разве не интересно узнать, откуда я знаю, как погибли твои родители? Откуда я знаю, что Тереха там фигурировал, Барабас, Череп, Архар? Ты же не знал, кто тебя сиротой сделал? Или знал?
– Первомайские бандиты это сделали. Я у отца в офисе был, когда к нему Тереха приехал. Мне тогда тринадцать лет было. Отец меня под стол спрятал, но я все равно этого ублюдка увидел. И запомнил. Он на отца кричал, требовал, чтобы тот ему полмиллиона долларов заплатил. Все про какие-то штрафные санкции говорил. Или деньги, говорил, или все, что есть, отдай… А через три дня отец пропал вместе с мамой…
Официантка принесла водку в графинчике, две рюмки, Первушин выразительно посмотрел на Михаила.
– Давай, раз такое дело.
Выпили они, не чокаясь.
– Бандиты убили твоих родителей, отобрали у тебя бизнес, и ты поклялся им отомстить…
– Я их ненавижу!
– В этом плане я исключительно на твоей стороне.
– Но я не собирался им мстить.
– Но ты знал, кто убил твоих родителей. Почему ты не сказал об этом следователю, который вел дело об их убийстве?
– Мне всего четырнадцать лет было, когда это дело завели. Кто бы поверил моим предположениям?.. Да и бабушку опасности не хотел подвергать. Она и так еле пережила все это.
– Ну да, все верно, первомайская братва была страшной силой, – согласился Михаил. – Бандитов пожирали, и твоей бабушкой точно не подавились бы. И тебя бы тоже сожрали… Все верно, с этим не поспоришь. Милиция не в состоянии была справиться с этими ребятами.
– Не в состоянии.
– Зачем же тогда сам в милицию пошел служить?
– А чтобы людей от таких ублюдков защищать!
– Похвальное желание. И опять я на твоей стороне… Только вот непонятно, кто Терехина убил. И его дружков…
– Вы же знаете, кто Терехина убил. И Барабаса, – Илья напряженно посмотрел на Михаила.
– Кто?
– Лагов их убил.
– Лагов Степанцева убил и Куркова. И еще банкира Пилипчука. А Терехина и Вихрова на себя не взял… Вернее, взял, но это не он убил. Ты мне вот что скажи: зачем ты в Дом спорта приходил, когда Терехина убили? У тебя же вроде отгул был.
– Да вы уже спрашивали. Мимо проходил, решил заглянуть. Все-таки убийство. А отгул – это не увольнение из органов.
– А когда кинолог с собакой появился, где ты был?
– В смысле?
– Мы у ручья были, когда кинолог появился. Греков к нему пошел, Кузьмин, все остальные. Только ты один остался.
– Хотел посмотреть, что да как.
– А может, ты боялся, что собака на тебя выведет?
– Она и так бы на меня вышла, ведь я был на месте преступления. Вместе со всеми.
– Да, но ты должен был вернуться туда вместе со мной, с Грековым, с Кузьминым, чтобы собака тебя обнюхала. Но ты не вернулся. Значит, чего-то испугался…
– То есть вы ходите сказать, что это я убил Терехина? – пренебрежительно, но вместе с тем и с чувством беспомощности хмыкнул Первушин. Потапов не ответил, продолжал гнуть свое.
– Про убийство Вихрова ничего сказать не могу. Ты как бы в отпуске был…
– Не как бы, а был!
Лейтенант нервно постукивал пальцами по столу.
– А вот с убийством Черепанова ты немного не рассчитал. Куртка у тебя порвана была, обувь грязная… Это ты с места преступления неудачно ушел. Кустарник там колючий, я там тоже куртку чуть не порвал. Просто моя крепче твоей оказалась. И в лужу с грязью я наступил. Такую же грязь я у тебя на ботинке видел. Мы с тобой по одной дороге шли. Только ты до приезда оперативно-следственной группы по ней прошел, а я уже после…
– Ерунда, – Первушин смотрел на Михаила остановившимся взглядом.
– Ерунду допустил ты, когда сказал, что Черепа арматуриной ударили. Вернее, проговорился… А на убийстве Архара и вовсе прокололся. Собака тебя почуяла. Твой запах возле винтовки остался. И сама винтовка осталась, и запах… В этот раз ты орудие убийства на месте преступления оставил. Изменил, так сказать, свой почерк… А до этого под Лагова работал. С выдумкой работал, и очень грамотно. Не зря же ты с отличием школу милиции закончил. И пулевыми видами спорта увлекался. Только вот винтовки «СВД» вам в школе не выдавали. Хотелось бы знать, откуда она у тебя?
– Я вправду школу милиции с красным дипломом закончил. И знаю, что у вас нет никаких доказательств.
– А мы сейчас пойдем кондукторов опрашивать. Может, кто-то видел тебя в троллейбусе?.. Хотя нет, не было никакого троллейбуса. Ты бы не вызвался нам помогать, если бы тебя в троллейбусе видели. Не уезжал ты никуда. Ты обратно вернулся. Выпил по случаю победы – и вернулся. Только с собакой просчитался.
– Это все ваши домыслы! – срывающимся голосом заявил Первушин.
– Это не домыслы, это версия, по которой мы можем начать работу. Ты знаешь, как это бывает. Но знаешь ты и другое: что этого может и не быть…
– Почему этого может не быть? – Илья с надеждой глянул на Михаила.
– Да потому, что не болит у меня душа за Архарова. И за Терехина не болит. И за Вихрова. И за Черепанова… Собакам собачья смерть. К тому же РУБОПа больше не будет, вместо него создадут другую структуру. Сходную, но другую. И с новой отчетностью. И не так уж страшно, если убийство Черепанова и Архарова останется нераскрытым. Ну, ты должен меня понимать.
– Я-то понимаю. А кто меня поймет? Эти ублюдки мать мою убили и отца! – едва сдерживая слезы, сквозь зубы, чтобы не повышать голос, проговорил Первушин.
