– Я тебя понимаю. Эти ублюдки твоего отца на куски резали, а мать на коленях держали, смотреть на него заставляли… Барабас ему пальцы рубил, а Череп твою мать на коленях держал…
– Ненавижу эту мразь!!!
– Спокойно, парень, спокойно… Пошли проветримся, а то курят здесь много. И уши, – Михаил выразительно посмотрел на краснолицего мужчину с большим рыхлым носом, который с отсутствующим видом пил пиво в нескольких метрах от них.
На улице было морозно, но Михаил не чувствовал холода. А Первушин тем более.
– И долго ты план свой вынашивал? – спросил Потапов.
– С тех пор, как отец пропал.
– Потому и в школу милиции поступил?
– Да. И в уголовный розыск пробился.
– Неплохо придумано… Как Терехина выследил?
– С ним проще всего было. Я квартиру снимал в доме неподалеку, из окна черный ход хорошо просматривался. Сначала я просто наблюдал, а потом за дело взялся, дверь обследовал, слепок с замка снял, как учили, ключ сделал.
– Пистолет где взял?
– Купил. Где, не скажу…
– А винтовку?
– Там же… В копеечку влетело, но ничего, зато дело сделано.
– Вихрова как выследил?
– С ним посложней было. Ездил за ним, потом за домом следил, куда он повадился… Вы хорошо знаете этот дом, – усмехнулся Первушин.
– А хозяйку ее знаешь?
– Видел… Красивая. Есть в ней что-то такое невероятное… Неудивительно, что Барабас на нее запал.
Михаил вспомнил, как подозревал, что в доме у Милы прятался народный мститель, но не стал говорить об этом. Ни к чему Первушину знать, что правду о гибели его родителей он узнал от Милы.
– А вообще, ловко ты с Барабасом разобрался… Какой у тебя размер ноги?
– Сорок второй.
– Нарочно сорок третий надевал?
– Ну да…
– За Черепом тоже следил?
– Следил… Просто следил.
– А потом арматуриной по голове.
– Момент удобный был, и арматурина из снега выглядывала…
– А на сестричках ты прокололся. Не надо было светиться перед ними.
– Осторожность терять начал…
– Да, но Архара грамотно снял. И ушел грамотно. Только зря вернулся.
– Да уж, собака меня унюхала… Только этот факт к делу не пришьешь, потому что я тогда пьяный был. Перебрал от волнения. Я же не знал, что собака будет. Думал, что уже была. Да и не всякая собака на пьяных реагирует…
– С этим тебе повезло… А этот случай, правда, к делу не пришьешь.
– И пальчиков на винтовке нет. И на одежде тоже ничего. Я вам честно во всем признался. Но это признание для служебного пользования. Если привлечь меня попытаетесь, я от всего откажусь. И даже запись на диктофоне вам не поможет.
– Нет никакого диктофона, – покачал головой Михаил. – И доказательств против тебя никаких. Как нет и желания их искать. Правильно ты все сделал. Правильно. Никому и ничего я не скажу. Все это останется между нами. Только мой тебе совет, Илья. Не дело тебе в органах оставаться. Это хорошо, что ты восстановил справедливость, но тебе не место в милиции. Так что я тебе советую написать рапорт на увольнение…
– А если нет?
– Приказать я тебе не могу. И наказывать не собираюсь. Но ты должен понять, что после всего, что случилось, ты должен исчезнуть из жизни нашего города.
– Но это мой город. И я здесь не лишний.
– Что ж, тебе видней, – пожал плечами Михаил. – Я не настаиваю.
Он прекрасно понимал Первушина. Это был как раз тот редкий случай, когда месть – благородное дело. Парень поквитался с бандитами за смерть своих родителей, и грех было его за это судить. И гнать из милиции вовсе не обязательно. Пусть остается в органах, если он этого так хочет.
Но одно точно знал Михаил: общих дел с этим парнем он иметь не будет никогда…
