Он с трудом сел в кресло. Богдан хотел ему помочь, но тот сердито глянул на него.
– Виктор Николаевич, мне хотелось бы поговорить о вашем сыне, – сказал Городовой.
Если судить по множеству семейных фотографий, что бросалось в глаза, мужчина должен был быть рад случаю предаться воспоминаниям. Тоскливо ему здесь, одиноко, а выговориться некому.
– Кто вы такой, чтобы я с вами говорил? – чуть ли не с ненавистью глянул на него Виктор Николаевич.
– Капитан Городовой, уголовный розыск.
– Где вы были, капитан Городовой, когда убивали моего сына? – с презрением спросил мужчина.
Голос у него дрожал, подбородок трясся, голова дергалась, но взгляд был жестким, непоколебимым, как у красноармейца с плаката «Ты записался добровольцем?».
– Его убили не в моем районе.
– Я спрашиваю, где вы были, капитан Городовой?
– Думаю, в больнице лежал. С пулевым ранением. В руку. Потом под правую лопатку попали. Тоже бандитская пуля…
– Я не знаю, какая там была пуля, но моего сына убили. И милиция его не спасла. А должна была! Он гражданин страны! Он воинский долг этой стране отдал!..
– Я слышал, его друг убил, – осторожно перебил мужчину Богдан.
– Ложь! Егор ни в чем не виноват! Кирилла убили бандиты!
– А если вы ошибаетесь?
– Я ошибаюсь?! – вскричал Ясенов. – Да эти ублюдские рожи приходили ко мне, угрожали!.. Я знал, зачем и с кем ходил разбираться Кирилл; я мог сказать это на суде, а они требовали, чтобы я молчал.
– А кто именно к вам приходил?
– А те и приходили, которые Кирилла убили!
– Но вы же не могли знать, кто его убил.
– Они Кирилла убили! Они! И никто меня в этом не переубедит!
Голова у Виктора Николаевича продолжала трястись, но при этом не дрогнула ни одна черточка на лице. А взгляд только сильнее заледенел. Он даже не пытался искать объяснения. Знаю, и точка!
– Значит, вы знаете, кто убил Кирилла?
– Знаю!
– И знаете, что этих людей тоже убили?
– Туда им и дорога!
– А откуда вы знаете, что их убили?
– Я этого не знаю. Знаю только, что милиция арестовала Егора, лучшего друга моего сына.
– Где сейчас Егор?
– Нет его здесь!
– Да, он должен сейчас сидеть. Но, возможно, его освободили условно-досрочно.
– Я ничего не знаю.
– Я выясню. Это нетрудно. Сделаем запрос, получим ответ.
К убийству Касьянова подключились все опера отдела, даже Ревякин подъехал со своими ребятами. И без руоповцев не обошлось. Были опрошены чуть ли не все жители домов, прилегающих к месту происшествия, и одна женщина призналась, что заметила на крыше дома человека в черной бейсболке и зеркальных очках. Но видела она только верхнюю половину лица, нижняя была скрыта парапетом крыши. Ни возраст этого человека она не смогла определить, ни цвет его волос. И как он стрелял, не видела. Никто ничего не видел. Возможно, потому, что убийца не выходил из дома. С крыши он мог спуститься в квартиру Ясенова, которая находилась на восьмом этаже…
– Я ничего не знаю.
– Фирсов и Касьянов сломали Егору жизнь. Он мог за это отомстить.
– И я рад, если он это сделал! – отрезал Ясенов.
– Значит, он все-таки был у вас?
– Нет!
– Я знаю, Фирсов и Касьянов надругались над Ксенией. Они превратили ее в тряпку. Они убили вашего сына. Они посадили в тюрьму Егора. К тому же Фирсов убил подругу Ксении. Сегодня как раз девять дней прошло, первая скорбная дата…
– На их руках много крови, – глядя куда-то вдаль, с ненавистью к бандитам сказал Виктор Николаевич.
– Вот и я о том же. Хорошо, что земля очистилась от этой мерзости. Но все-таки Егор не должен был убивать. Он совершил преступление. И вы можете оказаться его соучастником.
– Вы меня пугаете? – с язвительной насмешкой в глазах произнес Ясенов. – Вы думаете, меня можно чем-то напугать? Да мне жить совсем чуть-чуть осталось. Меня уже там ждут! – Он вознес глаза к потолку и с мечтательным блаженством улыбнулся, будто услышал голос жены и сына. – Уже скоро. И это прекрасно, что убийцам воздалось по заслугам. Это превосходная новость, будет с чем уйти.
– Да нет, мне кажется, что для вас это не новость, – покачал головой Богдан. – Похоже, что вы и без меня все знали.
– Мне все равно, что вам кажется, – с презрением посмотрел на Богдана Ясенов.
– Боюсь, что нам придется провести у вас обыск.
Винтовка уже на экспертизе, стреляная гильза там же. Но, возможно, Богдан сможет найти черную бейсболку и зеркальные очки. А может, и одежду, в которой был стрелок. На ней могли остаться следы пороховых газов, а это уже вещественные доказательства.
– На каком основании?
– Основание будет.
Время уже позднее – постановление у прокурора не получить, но его может вынести дежурный следователь, занятый сейчас убийством Касьянова. Это не совсем законно, но лучше так, чем никак.
Богдан позвонил своему непосредственному начальнику, вкратце объяснил Шумову ситуацию и попросил организовать обыск в доме Ясенова. Получил на это «добро».
– Виктор Николаевич, сейчас подъедут наши оперативники. Они у вас тут все перероют. Я этого не хочу. Давайте я уже сейчас начну осмотр вашей квартиры.
– Что вы собираетесь у меня найти? – с горечью и злобой спросил Ясенов.
– Вещи Егора, которые он у вас мог сегодня оставить.
– Не было у меня Егора. И вещей его у меня нет.
– Я вам верю, но все-таки надо проверить. Обещаю, если ничего не найду, то наведу порядок в вашей квартире.
– Не надо ничего. Егор все сделает.
– Егор?
– Да, когда освободится. Мне уже совсем чуть-чуть осталось. Родных детей у меня больше нет. А Егор как сын. Я на него завещание оставил. Квартира приватизирована, так что проблем не должно возникнуть.
– Это, конечно, ваше право.
– Я советовался с женой, она не против. Кирилл даже обрадовался моему решению.
Виктор Николаевич смотрел на Богдана, но был при этом где-то далеко-далеко. Возможно, на небесах, рядом с женой и сыном. Глядя на него, Богдан понял, что человек выпал из реальности. Было легко догадаться, когда и где он советовался с женой и сыном.
Возможно, родственники у него все-таки есть. Может, брат или сестра или то и другое. Возможно, они попытаются оспорить завещание в суде, ссылаясь на то, что Виктор Николаевич принимал решение с помутненным рассудком. Но Богдана это мало интересовало – он искал преступника, и Ясенов мог ему в этом помочь. Мог, но не помогал. И не поможет. Однако злости на него не было, только жалость.
